Кивок. И в ее глазах он не увидел ничего похожего на дискомфорт. Точнее что-то далекое, чуть грустное, недосказанное.
– И форточку ночью не открывай – продует.
– Не буду.
– Свет на крыльце, если хочешь, оставь. Он недорого стоит, ты не бойся жечь.
– Хорошо.
Невысокая, теплая, хрупкая, тихая и снова остающаяся в одиночестве. Он почти физически страдал от этого, и поэтому вдруг, сам того не ожидая, шагнул вперед и мягко, не позволяя отступить, сжал ее лицо ладонями.
Долго напряженно смотрел в желто-зеленые глаза, слышал, как забилось, затрепыхалось пойманной птичкой ее сердце, как гулко забилось о грудную клетку, как промелькнула во взгляде растерянность, даже страх.
– Я буду жалеть, я знаю. Но хоть один раз… Ты прости, я пьян…
И он поцеловал ее. Впервые с непередаваемой нежностью коснулся розовых, едва приоткрытых губ, мягко прижался к ним своими, втянул носом запах нежной кожи – хотел, но не решился использовать язык – просто обмер от ощущения того, какая она мягкая, теплая, податливая. Доверчивая даже в страхе, с дрожащими стрелками прикрытых ресниц, трясущаяся, словно желе, но не отступающая назад, не пытающаяся вырваться.
– Я бы хотел тебя себе, Тайра… Очень хотел бы. Знаю, я всего лишь друг, и так нечестно.
Она не смотрела на него – рвалась от эмоций, но ладони все еще не отпускали ее лицо. Губы дрожали, подбородок дрожал, колени – он чувствовал – тоже.
– У тебя свои дела, своя жизнь… Мы просто шли в Коридоре. Я все знаю, но я хотел бы. И не имею права об этом даже просить. Вокруг тебя будет много мужчин, разных мужчин, и ты выберешь одного – кого захочешь, – когда придет время. Оно придет. И все будет хорошо.
И док отступил.
Разжал руки и ступил во тьму. Взмахнул напоследок, развернулся и зашагал по дорожке к ограде.
А за его спиной все не закрывалась дверь.
* * *
Ее мир всегда был зыбким, нестабильным.
Почва под ногами ерзала, мотылялась: ни собственного дома, ни друзей, ни счастливой судьбы впереди. Был Ким – нет Кима. Были книги – нет книг. Всю сознательную жизнь Тайра училась быть гибкой, податливой, терпеливой, училась мириться с обстоятельствами. Она никогда не знала наперед ни где будет жить, ни позволят ли ей продолжать учиться, не принудят ли насильно к близости, ни изобьют ли следующим вечером, ни появится ли в череде холодных дней что-то, хоть отдаленно напоминающее просвет? Жить в незнании тяжело, и потому Тайра держалась лишь за то, что знала, а это:
• Она не сломается, даже если будет больно или тяжело. Она продолжит свой путь, покуда есть силы и ноги.
• Она не предаст Учителя, воспользовавшись полученным от него Знанием в корыстных целях.
• Она будет продолжать учиться и искать собственную цель в жизни.
• Никогда не позволит использовать себя в качестве орудия для чужого обогащения или обретения власти над другими людьми.
• Она не хочет иметь детей. Тех детей, которых когда-нибудь заберут и воспитают в холодных стенах пансиона, а после отдадут в услужение богатым людям.
• Когда-нибудь у нее будет цветок. И хоть одна книга.
• Когда-нибудь (может быть – тут все переходило в разряд мечты) у нее будет собственный дом, в котором она будет жить одна. Да, одна. Именно одна, и все потому, что она никогда не потерпит прикосновений ни единого мужчины – слишком много похоти, агрессии и злости она видела от них в прошлом, и никогда хорошего (Ким не в счет). Ей не нужен мужчина-раб, мужчина-повар, мужчина-друг и уж точно не нужен мужчина-сожитель – муж…
Не нужен был муж…
Формулировка накренилась.
Уже далеко за полночь Тайра все еще слепо ходила по комнате и то и дело касалась пальцем собственных губ.
Она не хотела, не хотела, не хотела… Не хотела?
Нет, конечно, она часто думала о Стивене – всем существом тянулась к нему, скучала по нему, даже испытывала нужду, но то была нужда в человеке – не в мужчине. Ведь так? Просто нужда в общении, в разговорах, в ощущении того, что кто-то рядом, кто-то заботится, что ты небезразличен. Так скучают по друзьям?
Нет, по друзьям так не скучают. С Сари, по крайней мере, было иначе.
Но Стив – не Сари. С ним они вместе прошли Криалу, они помогали друг другу, защищали, поддерживали, заботились. Они сплелись, чуть-чуть срослись, пропитались друг другом, потому что многое пережили вместе. И теперь Стив ей нужен…
Это объяснение срабатывало лишь отчасти, и оно удовлетворило бы любого человека… кроме Тайры. Потому что Тайра не видела, но чувствовала кое-что еще: ее женская энергия проснулась. Среагировала, очнулась, распелась, распустилась по телу жгутами и теперь пульсировала.
Да, она подозревала о ее существовании – конечно, Ким говорил и об этом, – но бутон все это время крепко спал. И Тайра была бы совсем не прочь, если бы он проспал всю оставшуюся жизнь, а не раскрыл вдруг лепестки, не выпустил длинные нити и не потянулся бы в направлении чужого (почти) человека.
А он потянулся.
И она с ужасом и почти воочию созерцала эти длинные, ищущие Стива нити. Они хотели дотянуться до него, обнять, вплестись, закутать его всего, согреться лаской и теплом, вжиться в тонкие тела другого человека. Но ужас заключался даже не в этом – наверное, она сумеет обуздать этот новый для себя вид жажды, – но в другом. Она, Тайра, вдруг всеми фибрами захотела ощутить подобное от Стива – его жажду, его нужду, его объятия. Захотела увидеть, как он проникает в ее тело – во все тела одновременно – и наполняет, даже переполняет их собой, как они начинают жить, дышать в едином ритме.
– Что это, Ким? Что со мной? Подскажи, что?..
И она вновь и вновь кружила по темной спальне, смотрела на постель и никак не могла заставить себя лечь в нее. Боялась, что если закроет глаза и погрузится в дрему, то окончательно утратит контроль, и тогда бутон – тот самый, что сосредоточен внизу живота – в месте женского начала – распустится окончательно и потянется сквозь пространство к доктору.
– Что со мной, Учитель? Зачем я тянусь к мужчине? Почему не могу усмирить саму себя?
В окно ласково и снисходительно заглядывала дымчатая луна; плыли по бархатному небу тучи. Спустя сорок минут Тайра, наконец, перестала трогать губы, поднялась с пола и забралась в кровать. Пошевелила пальцами ног, закутала их в мягкую ткань-домик, натянула одеяло до подбородка и пообещала самой себе:
– Я справлюсь. Это временно. Завтра уже уйдет… Это всего лишь что-то новое, подумаешь?
Так ведь?
Так.
Уже утром все будет в порядке. Стивену, конечно, не следовало так делать, но зато она узнала о себе много нового, осталось только обрести над этим контроль. Она сможет, делов-то.