Заранее узнать, на кого именно пробьёт фазу, невозможно. Если и имеется закономерность, то очень запутанная. Не для моих мозгов. Однако кое-что я подметил. Проверил – сошлось. Чёткая периодичность. Замыкание каждые три года. Семьдесят пятый – Васька. Семьдесят восьмой – Толик. Восемьдесят первый – Филипп Семёнович. Восемьдесят четвёртый – Надя…
Последнее замыкание произошло три года назад. Весной девяностого года. К тому времени я научился распознавать приближение катастрофы. Двадцать первого марта начали поступать первые сигналы. Мне ни с того ни с сего сделалось худо. Головная боль, сердце, озноб, слабость, кошмары по ночам… Двадцать пятого внезапно полегчало. Полностью отпустило. Штиль после шторма. Морально стало ещё хуже. Я знал: кого-то пробило на фазу. Рядом никто не пострадал. Закоротило того, кто находился в зоне контакта в прошлом. Писать письма, опрашивать всех подряд – бесполезно. Со многими потеряна связь. Фактически, никогда не узнаю, кто стал жертвой. Но вина гложет, как обычно. Ни на процент меньше.
Сейчас календарь не нужен. Чувствую, как концентрируется очередной разряд. Голова точно набита сырым мясным фаршем. Тесно в груди. Воздух вязок, точно глицерин. Аритмия. Вновь снится прежний кошмар…
Кого ударит в этот раз? Зарину? Вероятность – девяносто процентов. Даже девяносто пять. Олега? Маловероятно. Зухура, диэлектрика хренова? Абсолютно невероятно. Жаль! Этого гада я с бы радостью пустил под разряд. Но не я выбираю. И не в силах повлиять на выбор. Зухур – просто проводник. Вроде вибрационного датчика мины МС-4. Сработает от малейшего толчка. У него-то волос с головы не упадёт – это Зарину разорвёт на куски. Теперь с него пылинки сдуваю. Изо всех сил сдерживаю ненависть. Чтоб не увеличить напряжение. К счастью, он не в курсе. Узнай, замордовал бы. А ныне подлизывается.
Почему? Объяснение простое. Он перехватил сообщение кишлачного агентства новостей. Кто-то из мужиков попытался удрать из ущелья на отхожий промысел. И обломался. Перевал Хабуробод полностью разрушен. Придётся везти товар через Бадахшан. Конечно, если пропустит тамошний авторитет Алёш Горбатый. От погранцов Зухур надеется утаить, что везёт. Рассчитывает, они вряд ли будут особо шмонать. Никому в голову не придёт, что кто-то везёт дурь не из Афгана, а изнутри, с нашей территории. От Горбатого не утаишь.
По донесению деревенского информбюро, он в данный момент находится не в Хороге, своей столице, а в Калай-Хумбе. Зухур загорелся – надо использовать счастливый случай, ехать на поклон. За разрешением на провоз. Канючит:
– Даврон, дорогой, как я один, без тебя?
– А гвардия твоя на что?
Мнётся, мямлит:
– Э-э, шпана… Им доверять нельзя. Понимаешь, дорога – дело такое…
Зря опасается. Его блатные лейб-гвардейцы – люди подневольные. Без приказа курган-тюбинского начальства Зухура пальцем не тронут. А прикажут, и в Ворухе замочат. Непосредственно на дому.
– Факт, – пугаю его, – духам доверять опасно. Завалил Рембо, теперь бди.
Он вскидывается:
– Я их не боюсь! Они охранять не могут. Рычат, зубы скалят, а силы нет. Такой, как у тебя. А к Алёшу ехать – сила нужна.
Реально. Правительственные войска недавно с боями вытеснили в Дарваз и Бадашхан туеву хучу боевиков оппозиции. Многие осели в Калай-Хумбе. Соваться туда – считай, что лезть в яму со змеями.
– Лады, – говорю. – Убедил. Еду.
Зухур скрывает удивление, и тут же, покровительственно:
– Оказывается, с тобой иногда договориться можно.
Он готовился к долгим уговорам. К позиционной войне. А я вдруг – раз и согласился. Всматривается подозрительно: в чем подвох? Элементарно, Ватсон. С началом войны в Санговаре пропала телефонная связь. А мне необходим телефон. Из Калай-Хумба позвоню Сангаку. Пусть присылает замену. Я ещё не решил, уеду или останусь. Во всяком случае, получу свободу выбора. Обдумывал такой вариант, но ехать в Калай-Хумб не решался. Страшно было оставлять Зарину без присмотра. Мало ли что стукнет Зухуру в голову.
Он тревожится:
– Не откажешься? Обещаешь?
– Сказал же, поеду.
Ночью снится сон: сижу в больнице у постели и держу за руку умирающую Зарину, бледную, исхудавшую…
Семь тридцать. Выезжаем на трёх машинах. Впереди – десять бойцов в фургончике. Следом – Зухур. Я замыкаю. Водитель, как всегда, Алик. Километра через полтора он поправляет боковое зеркало. Заглядывает – не едет ли кто сзади.
– Эй, Даврон, хочу одну вещь сказать.
– Ну.
– Это… знаешь, как говорится: «Каждому своя могила, каждому свой саван».
– Давай прямо. Без народных мудростей.
– Хуш, – соглашается. – Могу прямо. Ещё знаешь, как говорят: «Не мой котёл, пусть в нем хоть глина варится». Понимаешь, да? Вчера вечером ко мне Гург подошёл, сказал: «Брат, с Давроном поговори». Я сказал: «Хуш, поговорю». Он сказал: «Скажи Даврону, пусть он не боится. Каюм приказал Даврона не трогать. Но ты скажи, пусть Даврон тоже не борзеет. Каюм – в Кургане, а отсюда до Кургана далеко».
– Угрожал, значит?
– Не-е-т. Сказал: «Ты Даврону скажи, пусть он хорошо подумает. Зухура убирать пора. Зухур мышей не ловит. Если что случится, пусть Даврон не вмешивается».
Нормально! Вот почему Зухур боится свою гвардию. Стало быть, ему успели стукнуть.
– Поня-я-я-тно, – говорю. – Что ещё сказал?
– Больше ничего не говорил… Даврон, что делать будешь?
Не знаю. Сангак не поручал мне охранять Зухура. По идее, это обязанность блатных, затем они здесь и болтаются. И Сангак специально о них упомянул, иначе я давно бы вышвырнул эту сволочь к чёртовой матери. Если урки Зухура ликвидируют, Зарина будет свободна. Без моего участия. Это плюс. Огромный плюс. Но я не могу позволить самодеятельность. Ситуация наверняка пойдёт вразнос. Это факт. Устранив Зухура, блатные, по сути, захватят власть. Доход от нового сорта отправится неизвестно кому и куда. Наверняка не в Народный фронт. Это минус. Огромный минус… Выводы: нарушить обещание Сангаку я не могу. Следовательно, придётся защищать Зухура. Защищая Зухура, ставлю под опасность Зарину. Плюс и минус уничтожают друг друга. Ноль. Тупик…
Меня охватывает ощущение, что УАЗик неподвижно застыл на одном месте. Точно каменная глыба посреди горной реки. Дорожное полотно хлещет в капот мутным потоком. Бурлит, бьёт в ветровое стекло, обтекает и проносится мимо. Смотрю перед собой на дорогу в одну точку, и кажется, что пейзаж не меняется. Время остановилось.
На подъезде к кишлаку Кеврон дорога замедляет бег и разливается вширь. Справа открывается просторное устье бокового ущелья. В глубине лежит на боку развороченный остов «камаза». Чуть дальше – обгорелые остатки легковушки. Вокруг – десятка полтора трупов. Около них бродят люди. Думаю, родичи убитых. Отыскивают своих. Бой был ночью или вчера вечером. Иначе родственники успели бы забрать тела. Бились либо местные боевики между собой, либо погранцы с боевиками.