Шокир рассердился: «То самое сами жрите!»
Как быть? Опять к деду Додихудо за советом пришли: «Он плов требует». Дед Додихудо задумался. «Приготовьте ему плов, – сказал. – А в плов, – сказал, – побольше гороха-нохута добавьте. Этот, чем мелкий горох, больше ветра даст».
Потом тот день наступил, когда град ожидался. Взяли большой котёл, в него мясо одного барана, три чашки риса и семь вёдер гороха-нохута положили, плов сварили. Шокир съел, «Хорошо», – сказал. Помолились, в горы пошли. Шокир на вершине Хазрати-шох сел, стал тучу ждать. С ним наш раис и Гиёз-парторг были.
Долго сидели, наконец из-за хребта Хазрати-Хусейн край тучи вышел. Раис сказал: «Просим вас, уважаемый Шокир, действуйте». Шокир сказал: «Рано». Потом туча полнеба над ущельем закрыла. Раис совсем испугался. «Нет, ещё рано», – Шокир сказал. Туча всё небо закрыла, один краешек остался. «Теперь пора», – Шокир сказал. Бога на помощь призвал, чапан снял, свернул, в сторонке положил и сверху большим камнем придавил. Штаны распоясал, задом к туче обернулся и ветер пустил. Заревело, будто от неба до земли водопад обрушился. Парторг с раисом уши руками закрыли, носы зажали. Растерялись, бедные. Гадают, что делать? Нос спасать – ушам больно, уши заткнуть – нос страдает. Обеими руками в камни вцепились – испугались, что ветер их с вершины сдует.
Потом посмотрели, увидели – туча назад повернула. Наполовину ушла. Половина неба чистой стала. Раис обрадовался, закричал: «Ещё немного, уважаемый Шокир, постарайтесь. Только осторожней, пожалуйста. Нас, пожалуйста, жизни не лишите». Шокир поднатужился, напор прибавил. Раиса с парторгом совсем от земли оторвало, в воздух приподняло – оба на дурном ветру, как тряпки на верёвке, мотаются. Если руки отпустят, обоих куда-нибудь в Дангару забросит.
Наконец туча совсем ушла, за хребтом Хазрати-Хусейн скрылась. Раис приказал: «Эй, мужик, всё! Хватит! Глуши двигатель». Хотел Шокир остановиться, не сумел. Гороховую силу, пока сама не кончится, человеку не одолеть. Ему, Шокиру, ниже бы нагнуться, чтоб ветер в небо уходил, да не догадался. Задним бампером в ту-другую сторону поводить стал – на хребте Хазрати-Хасан со всех вершин снег сдул. Рассердился раис: «Эй, Шокир, шайтон, падарналат, дырку закрой!» А Шокир, хотел или не хотел, но ещё больше газу наддал. По склону огромные камни вниз поползли. Обрушатся – лавина по ущелью хлынет, весь Талхак снесёт.
Тогда Гиёз-парторг смелости набрался. Одну руку вперёд протянул, за камень ухватился, подтянулся, другой рукой перехватил… Так дополз до того чапана, что Шокир с себя снял и камнем придавил. Гиёз чапан взял, к заднему бамперу Шокира подобрался. Свёрнутой одёжкой, жизнью рискуя, выхлопную трубу заткнул.
Тихо стало. Раис на ноги поднялся. «Хайвон, собака, ты чего творишь?! – закричал. – Кишлак погубить хочешь?» Шокир глазами захлопал, но даже рта раскрыть не смог – гороховая сила изнутри его распирала. Раис с Гиёзом носы зажали, на Шокира смотрят, удивляются, как у того брюхо распухает, будто кто-то сал надувает – бурдюк, с которым в старину через реки переплывали. Сильно Шокир смутился. «Ох, извините», – сказать успел, и прорвало его, затычку выбило. Чапан, как снаряд, куда-то вдаль, в сторону озера Осмон-кул улетел. Оттуда эхо взрыва по горам раскатилось. Осмотрели то место – оказалось, чапан в одну скалу ударил, у самого подножия в камне огромную вмятину выбил. В ней теперь пастухи от непогоды укрываются.
А Шокир штаны подтянул, сказал: «Жалко чапана, хороший был. Теперь мне новый со склада выдайте». Раис сказал: «Лучше не о чапане, о своей судьбе задумайся». Шокир удивился. «Почему?» – спросил. «Тебя, диверсанта, в Калай-Хумб, в кегебе отправить надо. Ещё немного, ты бы лавину обрушил, кишлак бы разрушил. Хорошо, мы с Гиёзом вмешались, диверсию предотвратили». Шокир испугался. «Э-э-э-э», – сказал. Но вниз спустились, раис гнев на милость сменил: «Ладно, из уважения к твоему отцу, это дело так оставим», – сказал. Не дали Шокиру чапан. Обиделся он, из Талхака уехал. А туча к вазиронцам, в Дехаи-Боло ушла. Град все их посевы погубил…
А недавно Шокир в кишлак вернулся. Я удивился: хилый человек, оказалось. Ударишь его тюбетейкой – свалится. За нос потянешь – из него душа вон. Но очень, оказалось, язвительный.
Вот и сейчас усмехается:
– А, солдат! Почему не на службе?
– С заданием прибыл, – говорю.
– Оха! Большой человек, – говорит. – Как воюешь? Много врагов убил?
– Пока не воевал, – говорю. – Ещё никого не убил.
В армию меня наши старики отправили. Когда Зухуршо в Ворух прибыл, он нашего раиса к себе вызвал, приказал: «Из Талхака ко мне молодых парней служить пришлите». Уважаемые люди собрались, стали решать, кого в армию послать. Выбрали Кутбеддина, Хилола, Барфака, других ребят. И меня. Отец рассердился: почему из бедной семьи забираете? У нас и без того работников не хватает. Отец разгневался, я обрадовался. Мир узнаю. Из Талхака никогда ещё не уезжал. Теперь повсюду побываю. Деньги получу. Зухуршо жалованье обещал…
А Шокир допытывается:
– С заданием прибыл, говоришь? Сам Зухуршо, наверное, задание дал. Ты теперь такой человек, что с большими людьми беседы ведёшь.
Я сдуру и признаюсь:
– С Зухуршо ещё не говорил.
– Да хоть видел-то его?
– Ребят расспрашивал, – говорю. – Они смеялись, разное рассказывали…
Они вокруг столпились, меня как малого ребёнка пугали. «Э, братишка, у Зухура туловище человека, а голова дикого кабана». Другой говорил: «Он не человек – джинн… Тыква, ты, небось, джиннов боишься?» «Он тыкву любит. Завтра из тебя, Карим, кашу варить будут». И разное другое, что и пересказывать не хочется.
А Шокир уязвить старается:
– Потешаются? Хорошо, что смеются, а не измываются. А может, мутузят тебя или ещё что, а?
– Нет, – говорю. – Не измываются.
Хотели, Даврон не позволил. Но зачем об этом Шокиру рассказывать?
– Живу хорошо, – говорю. – Военную форму дали, автомат дали, всё дали. Еда хорошая. Внизу, в Ворухе, люди богаче, чем у нас, живут. Ожидают, Зухуршо будет муку и сахар бесплатно раздавать…
Шокир удивляется.
– Кому раздавать? – спрашивает.
– Народу. Людям Воруха.
– А про нас не слышал? – Шокир волнуется. – Нам-то как?
– Точно не знаю, – говорю. – Может, и нам тоже.
Шокир поближе придвигается:
– Ты, Карим-джон, разузнай. Точно выясни, приди, мне расскажи.
– Как приду? – отвечаю. – Кто меня отпустит?
Он сладкие глаза строит, будто халвы наелся:
– Ты парень умный. Придумаешь.
Сам прикидывает, чем бы мне ещё польстить.
– Теперь, когда ты жизнь повидал, ума набирался, тебе жениться надо.
Смеётся, что ли? Прознал, наверное, что у нас денег на калинг недостаёт, чтоб за невесту заплатить. А война началась, табак сажать перестали – теперь никогда, наверное, такую сумму, что для свадьбы нужна, не соберём.