– Не знаю.
Я действительно не знала, что ей сказать. Поддакнуть, мол, сочувствую, ты живешь со сволочью? А могла ли я утверждать, что Ленкин партнер – сволочь лишь потому, что у него, как и у всех остальных людей, имелись собственные стрессы? Чего-то боялся, где-то жадничал, где-то врал, где-то льстил. Выслуживал любовь, желал нравиться. Хотел жить не один, но не сдавать окончательно свои принципы и пространство, мечтал о словах нежности, а не осуждения, не терпел, когда его принуждали. За такое зовут сволочью?
Нет, передо мной в этом кафе сидела вовсе не Ленка, а извечная жено-мужская вражда, где каждая сторона из поколения в поколение считала себя правой:
– Я приношу домой деньги – она должна ценить меня за это!
– Я драю его квартиру каждый день, а он даже спасибо не скажет!
– В прошлом году я подарил ей шубу, а она продолжает ныть и клянчит другие подарки. Сколько можно из меня тянуть?
– Я родила ему детей! Я – мученица, труженица, жертва загубленной напрасно молодости и собственной тупой влюбленности – он за это заплатит!
– Она не умеет меня любить! Быть женщиной!
– Он просто не мужик и никогда им не был…
Вот что сидело передо мной в эту самую минуту – собственные неразобранные еще стрессы. Лууле писала в одной из книг: «Вы постоянно получаете уроки, которые вам предстоит пройти. Встречаете определенных людей, слышите их истории, и вовсе не зря они говорят вам о том, о чем говорят…»
Вот и Ленка говорила «не зря» – она попалась на моем пути, чтобы напомнить о том, что, несмотря на наличие в моей жизни такого мужчины, как Дрейк, я все еще презирала «среднестатистических» российских мужчин. Не понимала их, судила, старалась избегать, кривилась, если слышала разговоры или наблюдала за неумелыми и часто оскорбительными, на мой взгляд, действиями. Раньше в подобной ситуации я легко отозвалась бы: «Бросай его! Кто не женится, тот просто не любит!» – рубила бы с плеча. Теперь же понимала обе стороны, и оттого становилось еще тяжелее.
– Слушай, может, мне бросить его? – сама пришла к той же мысли моя знакомая. – И не думать о том, что меня постоянно обманывают? Не тратить жизнь зря?
Жизнь никогда не тратится зря – даже в таких ситуациях, как эта.
– Подумай. Попробуй сначала разобраться. Простить, полюбить его.
– ПРОСТИТЬ? – неожиданно взвилась Ленка. – Да он за свое поведение, уже даже стоя на коленях, прощения не вымолит! Это я все для него делаю – Я! А он что – пользуется? Нахлебник чертов!
«Я хорошая, хорошая! Он – плохой! Никогда не прощу, потому что простить мне не позволит моя обида. Потому что я буду в собственных глазах еще хуже, если я за подобное прощу. Я буду винить себя, буду стыдиться собственного поведения. Я лучше умру, чем подарю тому, кто не заслуживает, прощение!»
Ее ждала болезнь поджелудочной – скорее всего панкреатит. Он разъест ее изнутри до кровотечений, до скальпеля и операции. Или же (из-за бесконечных обвинений в сторону мужчины, а так же за желание отомстить) рак груди.
Дай Бог, кара минет, и Ленка одумается чуть раньше. Осознает, что на самом деле ее жертвенность – это ее собственный выбор. Что желание быть для кого-то «хорошей», желание получить официальный статус, услышать заветные слова есть не что иное, как попытка отодвинуть на задний план свой собственный извечный «меня не любят» страх. Ей еще предстоит в полной мере осознать, что на этой планете ей никто – ни один человек, как бы она сама ни считала, – ничего не должен. Ни мать, ни отец, ни будущий ребенок, ни текущий партнер…
– Слушай, а ты-то замужем? – спросили меня минутой позже.
Я пожала плечами и порадовалась тому, что перед прыжком в родной мир привычно перевернула кольцо с «бесконечностью» символом к ладони.
– Официально нет.
– А дети есть?
– Нет, детей пока тоже нет.
– Все-таки сволочи они, да, Динка? Ну, ведь скажи?
И я в который раз за эту встречу промолчала.
* * *
Екатеринбург. Наш мир.
19:48
(Blue Stahli – The Fall)
Сигаретного дыма здесь было столько, что его не успевал относить в сторону ветер. Курили все: тощие подростки с сальными длинными волосами, крепкие приземистые мужики с незапоминающимися лицами, бандюки с золотыми часами, цепями и браслетами, огромные бритые наголо бугаи – у одних не хватало зубов, у других кривился вбок множественно переломанный нос, у третьих заплыли от синяков глаза.
На Каську внимания почти не обращали – сегодня она предусмотрительно натянула на волосы толстовку с капюшоном – незачем привлекать внимание. Но внимание-таки привлекалось – из-за ее кукольного лица, из-за слишком ярких голубых глаз, из-за пухлых губ бантом – черт, досталась же внешность.
Большинство посетителей торчало не у спуска в неприметный подвал, а внизу – в самом подвале – там, где уже вот как полчаса шли бои, где букмекеры принимали из протянутых рук банкноты, где пересчитывал в угловой будке за зарешеченным окном поставленное на кон «богатство» кассир.
Яна волновалась – зря она все это затеяла, зря. Не могла просто выгнать его вчера? Выставить за дверь и тем самым сохранить остатки собственной гордости? Нет же, дала ему шанс. Им шанс. И теперь не знала, чего боялась больше: того, что Джон придет? Что не придет? Что не сможет отыскать странный, начирканный впотьмах на бумажке адрес? Что все-таки отыщет его? Что окажется побитым, пристыженным и униженным, а она в конечном итоге виноватой?
Неужели действительно поверила, что увидит в его исполнении что-то особенное?
Глупая. Ей всегда хотелось верить в сказки. Хотелось встретить не просто принца, но принца-Рембо, своего собственного «жидкого робота», чтобы в кои-то веки почувствовать себя не только любимой, но и защищенной от всех бед, от всего зла этого несовершенного мира.
Он не придет. Не придет…
Блестели под фонарями лужи; хмурилось над головой темное небо, с козырьков и водосточных труб капало.
19:57
Если она простоит здесь еще три минуты, к ней точно пристанут. А Глока нет, и отбиться будет непросто – о чем она думала, когда перлась сюда – к пользующемуся дурной славой месту?
О Джоне.
И его же увидела минуту спустя, выворачивающего из-за угла, – в темных штанах и куртке, с качественно зализанными назад волосами, с неестественно спокойным выражением лица. И едва не кинулась ему навстречу – оказывается, так сильно обрадовалась появлению.
Сдержала себя, осталась стоять неподвижно.
Только радостно блестели из-под капюшона глаза, и отчаянно быстро билось от волнения сердце.
* * *
Окруженная агрессивной, настроенной на кровавые зрелища толпой, клетка в центре зала выглядела зловеще – пастью, готовой проглотить и с довольством выплюнуть очередную жертву. Кровавые следы на прутьях, повисший лоскут чьего-то оборванного пояса, прогнутые места. Бурые разводы на полу, прогорклый и кислый запах пота, режущий слух помехами, пропущенный через некачественный микрофон голос «ведущего».