Кто готовил Адаму Смиту? Женщины и мировая экономика - читать онлайн книгу. Автор: Катрин Марсал cтр.№ 5

Собственной ценности работа не имеет, считает человек экономический, но, если хочешь чего-то достичь, приходится её выполнять. Он ставит цели, борется за их достижение, достигает и идёт дальше. Он никогда не держится за то, что прошло, и смотрит только вперёд. Если ты ему нужен, он сделает всё, чтобы тебя получить: солжёт, украдёт, ударит, продаст всё, что сможет. Он одинок, но его одиночество алчно. Он идёт на всё, чтобы удовлетворить собственные потребности. Но он более склонен к переговорам и торгам, а не к насилию. Одновременно всех кормить грудью невозможно. Мировые ресурсы ограничены. И он гадает, кому повезёт. Речь об удовольствии. О жизни. О возможности обхватить что-то, что далось тебе с трудом, и сказать: «Это моё».

В конце фильма он всегда в одиночестве скачет верхом на лошади на фоне заката.

Чувства, альтруизм, забота о других, привязанность не имеют к нему никакого отношения, если верить стандартным экономическим теориям. Человек экономический может предпочесть какую-либо определённую привязанность или определённое чувство, но это будет предпочтение – такое же, как если он предпочтёт яблоко, а не грушу. Случается, он испытывает потребность в чувствах – ему вдруг хочется их испытать. Но это не является его неотъемлемой частью. Для человека экономического не существует детства, зависимостей, общественного влияния. Он помнит собственное рождение – такое же, как и у всех. Рациональный, эгоцентричный, полностью отделённый от окружения. Одинокий на острове или одинокий в обществе – неважно, общества нет, есть только индивиды.

Экономика стала наукой о том, как законсервировать любовь. Общество зиждется на личном интересе. От невидимой руки Адама Смита родился человек экономический. А любовь – это сфера личного. Её нужно хранить за пределами.

А то ведь мёд – странный предмет, если он есть, то его сразу нет.

Бернард де Мандевиль, английский врач голландского происхождения, в 1714 году опубликовал знаменитый труд, в котором лукаво рассказывал, как пчёлы, каждая из которых преследует собственный интерес, одновременно сообща работают на благо всего улья. Личный интерес работает на общий, нужно только удержать пчёл. А если вмешиваться, то мёда не получишь. Тщеславие, зависть, жадность парадоксальным образом способствуют совокупному счастью улья. Эти низкие чувства заставляют пчёл усерднее работать. В итоге у нас экономический рост и медовые реки. Жадность не порок. И в конечном итоге на личный интерес можно полагаться.

Если каждый будет действовать эгоистично, это магическим образом приведёт к тому, что лучше станет всем. Та же история, что и у Смита. Наш эгоизм и жадность «невидимая рука» превратит в гармонию и равновесие – это сказание может, пожалуй, конкурировать с сокровенными таинствами католической церкви в плане обеспечения нас смыслом жизни и умением прощать. Твой эгоизм и твоя жадность примиряют тебя с другими людьми.

«Наше правительство не имеет никакого смысла… если только оно не основано на глубоко прочувствованной религиозной вере – и мне не важно, какая это вера», – сказал президент Д. Д. Эйзенхауэр.

Идея того, что экономикой управляет невидимая рука, развилась в миф о том, что историю до конца доведёт рынок. Когда наши экономические интересы станут взаимопроникающими, примитивные конфликты прошлого отомрут сами по себе. Ты не застрелишь кузена, потому что он мусульманин, если у вас общие экономические интересы. И не побежишь убивать соседа, с которым переспала твоя дочь, если от этого соседа зависит работа твоего предприятия. Невидимая рука остановит тебя.

Кровавый опыт XX века продемонстрировал, что человек не так прост. Но сама история хороша. Жаль, что немногие из нас прислушиваются к хорошим историям. Особенно к таким, которые рассказывают сокровенное о нас самих.

Рыночные механизмы, как считалось, смогут соткать мир во всём мире и счастье для всех народов из такого элементарного сырья, как наши грязные чувства. Неудивительно, что нас это привлекло. Эксплуатация перестала быть личной. Женщина, надрывающая спину за шесть долларов в час, делает это не потому, что кто-то злой, и не потому, что её к этому приговорили. Никто не виноват, никто не несёт ответственность. Это экономика, дурачок. Экономика неизбежна. Она живёт в тебе. На самом деле это твоя сокровенная сущность.

Поэтому мы всё такие же, как человек экономический.

В которой становится очевидным, что человек экономический не женщина

Исторически мужчины всегда позволяли себе действовать, исходя из собственных интересов – и экономически, и сексуально. А для женщин подобные действия были табуированы, если не откровенно запрещены.

На женщину возложили обязанность ухаживать за другими, а не извлекать максимальную выгоду. Общество убеждало её, что она неспособна быть рациональной, поскольку роды и менструации привязывают её к телу, а тело, как считалось, не имеет к рациональности никакого отношения.

Похоть и жадность женщины были всегда предосудительнее похоти и жадности мужчин, эти качества рассматривались как нечто угрожающее, деструктивное, опасное и противоестественное. «Меня называют феминисткой всякий раз, когда я выражаю чувства, которые отличают меня от половой тряпки или проститутки», – писала английская писательница Ребекка Вест. Мужская эгоцентричность женщинам не позволялась никогда.

И если экономика – это наука о собственном интересе, то как женщине найти в ней место? Ответ: мужчина отвечает за собственный интерес, а женщина – за хрупкую любовь, которую надо консервировать. Иначе говоря – женщине места не найти.

Хотя слово «экономика» происходит от греческого oikos – «дом», то, что происходит в доме, экономистов долгое время не интересовало вообще.

Природная склонность женщины к самопожертвованию привязывала её к сфере личного, тем самым лишая экономической релевантности. Такие вещи, как воспитание детей, уборка, стирка или глажка для семьи не ведут к созданию движимых товаров, которые можно купить, обменять или продать. И к росту благосостояния они тоже не ведут, считали экономисты XIX века. Благосостоянием считалось всё, что было транспортабельным, исчисляемым, что напрямую или косвенно доставляло удовольствие или препятствовало страданиям. То есть все, чему должна была посвящать жизнь женщина, становилось невидимым.

Продукты деятельности мужчин можно было сложить в штабеля и выразить в денежном эквиваленте. А у женской работы результатов не было. Вытертая пыль снова появлялась. Накормленные рты снова требовали пищи. Заснувшие дети просыпались. После обеда надо вымыть посуду. Посуда вымыта – пора ужинать. И снова гора грязных тарелок. Домашняя работа по природе циклична. Поэтому работа женщины – это не «экономическая деятельность». Все её действия – лишь логическое продолжение её милой любвеобильной природы. Свою работу она будет выполнять всегда, а раз так, то и считаться с ней не надо. У этой работы иная, не экономическая логика – женская, другая.

Такая точка зрения изменилась в 1950-е. Группа мужчин на факультете экономики в Чикаго решила, что все виды человеческой деятельности можно проанализировать с помощью экономических моделей, в том числе и экономическую работу женщин. Мы действуем как рациональные индивиды не только когда добиваемся очередной скидки или сбиваем цену в автосалоне, но и когда подметаем за диваном, развешиваем белье или рожаем детей, считали эти экономисты. Самым известным из них был молодой человек из Пенсильвании по имени Гэри Беккер.