– Ты, Пэт, совсем как маленький. Крутящиеся лампочки и все такие штуки – это для дураков. И какая разница, как это называть, гипнозом или рекламой. Они сделали нам по уколу, намекнули, что мы почувствуем сонливость – вот мы и уснули.
– Это я, значит, чувствовал сонливость? И вообще Мейбл делала совсем не так. Она сказала, чтобы я не засыпал, а уж если засну – проснулся, когда она меня позовет. Потом, когда они принесли тебя, она…
– Подожди секунду. Ты хотел сказать, когда они перенесли тебя в ту комнату, в которой был я…
– Да нет, ничего подобного я не хотел сказать. После того, как они принесли тебя, Мейбл дала мне этот самый список чисел, я продиктовал его тебе и…
– Да подожди ты, – сказал я. – Пэт, ты все путаешь. Каким образом ты мог читать эти числа, находясь в полной темноте? Наверное, это она их тебе прочитала. Я хочу сказать… – Тут я остановился, потому что у меня самого все как-то не сходилось. Вообще-то она могла диктовать их ему из другой комнаты. – На тебе были наушники?
– А какое это имеет значение? И вообще, там не было полной темноты, во всяком случае, после того, как внесли тебя. Она держала список на таком пюпитре, у которого была своя собственная лампочка, света было достаточно, чтобы видеть числа и ее руки.
– Пэт, перестань повторять эту чепуху. Загипнотизированный или нет, я не отключался настолько, чтобы совсем не замечать, что происходит. Меня никуда не перемещали, вероятно, они сумели перевезти тебя, совсем не потревожив. И в комнате, где мы сидели, было абсолютно темно, ни проблеска.
Пэт ответил не сразу, что было совсем на него не похоже. В конце концов он сказал:
– А ты уверен в этом, Том?
– Конечно, уверен.
Он вздохнул.
– Мне бы не хотелось говорить этого, зная, что ты мне ответишь. Но что прикажешь делать, если ни одна теория не сходится с фактами?
– Что? Это что, викторина? Значит, надо выбросить их на помойку и подыскать новую. Основы методологии, вводный курс.
– Ну что же, тогда примерь вот эту, только по размеру примерь, не беспокойся о том, как она сидит. Том, радость моя, держись крепче, – мы действительно читаем мысли.
Я примерил ее и так и сяк – результат меня не вдохновил.
– Пэт, то, что ты не можешь ничего объяснить, еще не повод уподобляться толстой старухе, которая ходит к гадалкам. У нас все перепуталось в голове, то ли от наркотиков, то ли от гипноза – с этим я согласен. Но все равно не может быть, чтобы мы читали мысли друг друга, а то мы давным-давно делали бы это. Мы обязательно заметили бы.
– Совсем не обязательно. В твоей голове никогда не было особого изобилия мыслей, так что там было замечать?
– Ну, это надо еще разобраться…
– Чему равен натуральный логарифм двойки?
– Ноль запятая шесть девять три один, как ты сказал, хотя я почти не пользуюсь четырехзначными таблицами. А в чем, собственно, дело?
– Логарифм четырехзначный потому, что она мне его таким дала. Ты помнишь, что она сказала перед тем, как я продиктовал тебе это число?
– Чего? Кто?
– Мейбл. Доктор Мейбл Лихтенштейн. Что она сказала?
– Никто ничего не говорил.
– Том, сенильный ты мой симбиот, она сказала мне, что я должен делать, в частности, диктовать тебе числа. Сказала она мне это чистым, пронзительным сопрано. Ты ее слышал?
– Нет.
– В таком случае, тебя не было в этой комнате. Тебя не было нигде в пределах слышимости, несмотря даже на то, что я готов был поклясться на Библии, что они пристроили тебя рядом со мной. Я точно знал, что рядом. Но в действительности тебя не было. Значит, это телепатия.
Все это меня ошарашило. Я не ощущал в себе телепатических способностей. Вот голод – его я ощущал.
– Согласен и с тем, и с другим, – поддержал меня Пэт, – так что давай сойдем у Беркли и перехватим по бутерброду.
Я последовал за ним, чувствуя себя уже не таким голодным и еще более ошарашенным. Пэт ответил на то, что я не решился произнести вслух.
Глава 3
Проект Лебенсраум
Хотя меня и просили не торопиться и подробно описать, как все было, сделать этого я не могу. Несколько дней у меня не было ни минуты, чтобы продолжить эти записи и, кроме того, если бы мне даже не нужно было работать, все равно рассказать «все» я бы не смог, так как, чтобы записать все, что случилось за день, надо больше одного дня. И чем больше стараешься, тем сильнее отстаешь. Так что я и стараться не буду, а просто пройдусь по самым заметным эпизодам.
Вообще, суть проекта Лебенсраум знакома каждому. Мы не стали рассказывать маме и отцу про тот первый день. Нельзя подвергать родителей такому сильному испытанию, они обязательно станут волноваться и начнут навязывать свою волю. Мы просто сказали им, что тесты продолжатся и завтра, а также, что результатов нам не сообщили.
Казалось, доктор Арно ничуть не удивилась, когда мы ей сказали, что все знаем, и даже тогда, когда я выпалил, что мы думали, что жульничаем, но, видимо, все было наоборот. Она только кивнула и сказала, что так было надо – создать у нас впечатление, что все, как обычно, хотя при этом все, и они и мы, немного хитрили.
– Видите ли, у меня были ваши личностные характеристики; они подсказывали мне, как себя вести с вами, – добавила она, – к истине в психологии иногда приходится идти кружным путем.
– А сегодня мы попробуем прямой путь, – продолжала доктор Арно. – Мы посадим вас спиной к спине, но настолько близко, чтобы вы беспрепятственно могли друг друга слышать. Однако я буду использовать звукопоглощающий экран, чтобы время от времени частично или полностью разделять вас, не предупреждая об этом.
На этот раз все было гораздо труднее. Конечно, мы старались изо всех сил и, конечно же, у нас не получалось. Но доктор Арно была само терпение, и доктор Лихтенштейн-Пэтова – «Доктор Мэйбл» – тоже. Она хотела, чтобы ее называли «доктор Мэйбл», и была она низенькой толстушкой, помладше, чем доктор Арно, и хорошенькой, насколько это возможно для девушки, пухлой, как подушка. Это уже позднее мы узнали, что она – руководитель исследовательской группы и мировая знаменитость. «Смешливая толстенькая девочка», – это была такая роль, чтобы обычные – вроде нас с Пэтом – люди чувствовали себя раскованнее. Думаю, это еще одно свидетельство тому, ВРН не надо обращать большого внимания на внешний вид, и есть смысл читать, что там на ней напечатано мелким шрифтом.
Итак, Мэйбл хихикала, а доктор Арно хранила серьезный вид так, что мы не могли понять, читаем мы мысли или нет. Я слышал шепот Пэта – они сказали нам, чтобы мы продолжали перешептываться – а он слышал мой; иногда шепот стихал. Я был уверен, что у нас ничего не получается – я имею в виду телепатию – ведь все происходило точно так же, как в школе, когда мы с Пэтом потихоньку перешептывались, чтобы нас никто не слышал. В конце концов Мэйбл опять глуповато хихикнула и сказала: