— Мне ваша семья очень понравилась.
— Они замечательные, я знаю. — Таня улыбнулась. — Но в целом цыгане совсем другие. Ты себе даже не представляешь, какие иногда дикие вещи происходят. Знаешь, есть даже касты — те цыгане, что живут очень бедно, и те, что богаче. И эти традиции женить детей в подростковом возрасте, а эти свадебные обычаи с двумя платьями — сначала белое, потом молодые удаляются в спальню, и после всего девушку наряжают в красное, а ее рубашку со следами крови демонстрируют гостям, унижение ужасное и дикость, и многое… В общем, я такого себе никогда не хотела, а уж своим детям и подавно. А в полиции искать кого-то вообще не вариант, там все еще печальней, чем у цыган.
— Как это?
— Как-как… Мужской коллектив, начни с кем-то роман, сплетням конца не будет, мужики — сплетники похлеще баб. А если не выйдет, то что, следующего искать — в той же среде? Там такие слухи будут, что… В общем, не вариант, лучше не связываться вообще. А годы-то идут, мне двадцать четыре уже, пора подумать о семье.
— Понятно.
Сима вздохнула и задумалась.
Она романов предпочитала не заводить. Не то чтобы ей никто не нравился, но вот доверять она никому не могла, и это сводило на нет любые отношения, и в какой-то момент Сима решила, что ей достаточно только Сэмми. И, видит Бог, было достаточно.
— Письмо давай, прочитаем.
— Точно, я и забыла. — Таня полезла в сумочку. — Я его распечатала на принтере.
Сима развернула сложенный вчетверо лист с напечатанным текстом.
— Ты знаешь, это не любовное письмо. — Сима виновато смотрит на Таню, отчего-то чувствуя себя виноватой. — Это проповедь о морали и Иисусе. Сидит такой проповедник и завлекает к себе новых адептов.
— Проповедь?!
— Цитаты из Библии. — Сима вздохнула. — Мир сошел с ума… Мужики, вместо того чтобы ухаживать за женщинами, либо пьют в темную голову, либо ударяются в разные глупости — игры, войнушку, религию… Ты не расстраивайся только.
— Просто я себе уже напридумывала всякого… Ай, да ладно! Черт с ним, пусть сидит, проповедует, кретин! — Таня вдруг подскочила. — Ой, а сегодня же памятник надо забрать! Поехали скорее, Ромка звонил, а я позабыла за болтовней!
Сима рада, что скользкая тема идиотского письма отошла на второй план, ей жаль было разочаровывать Таню, и она рада, что та, похоже, не слишком расстроилась.
* * *
Памятник получился удивительный.
Сима рассматривает кусок зеленоватого камня, на котором Сэмми очень узнаваем. Ну, и даты рождения и смерти, как полагается.
— «Смерть — это начало Пути». — Таня прочитала надпись вслух и уставилась на мастера: — Рома, и что это?
— Не важно. Поехали устанавливать. — Роман взглянул на Симу: — Нравится?
Сима кивнула. Памятник ей нравился, и сама идея установить его казалась ей теперь вполне здравой. Пусть у Сэмми будет памятник, и никто случайно не наступит на песчаный холмик между тополями.
— Загрузим все в твой багажник. — Роман оглянулся. — Подгони машину поближе, мешок с цементом — не самый легкий, и песок тоже…
— Песка мало на берегу?
— Тань, там грязный песок, его просеивать надо. А у меня хороший, чистый. Воду в реке наберем и раствор разведем прямо там, я возьму старый таз, который можно будет сразу выбросить.
— Да как скажешь, я не спорю.
Таня не принимает участия в сборах, она заинтересовалась огромными памятниками в боковой аллее, а Сима осталась у машины — надо же открыть багажник.
У Романа зазвонил телефон, когда он нес полированный камень к машине.
— Сима, достань трубу из кармана и посмотри, кто звонит.
Сима выудила из кармана его комбинезона телефон и взглянула на экран:
— Какой-то Димон.
— Ладно.
Роман аккуратно поставил камень на дорожку и взял у Симы телефон, а она отошла в сторону, чтобы он не думал, что она подслушивает.
— Я уже понял, что ты разболтал. Димон, ты реально дебил!
Голос Романа злой и громкий. Видимо, Димон сделал сейчас что-то совсем глупое.
— Ты дебил, понимаешь? Тупой дебил! Ты знаешь, что ты сделал?! Так, не звони мне больше и не приезжай, мы незнакомы.
Он спрятал телефон в карман и выругался.
— Что-то плохое случилось?
— Типа того. — Роман наклонился и поднял камень. — В салон поставим, я придержу его. Вот, Сима, имей в виду: никогда не делай серьезных дел с идиотом.
— Да я и не…
— Это так, на будущее. Где Татьяна?
— А вон, смотри, сюда идет. А это…
— Сумка с инструментом, давай ее в багажник. — Роман поставил большую темную сумку в багажник. — Тань, где ты ходишь?
— Я люблю гулять по кладбищу. — Таня хихикнула. — Но никогда не доходила туда, где старые захоронения, которым по сто лет.
— Есть и старше, но глядеть там не на что. — Роман плюхнулся на заднее сиденье. — Едем, девки, время не ждет. Дело-то к закату.
— И как ты тут не боишься один…
— А я не один, — хмыкнул Роман. — Сторожа здесь, в крематории дежурный, и бомжей человек семь постоянных есть, вечно туда-сюда шастают. А покуда своей квартиры нет, то и здесь можно пожить. Тут некого бояться, чужие не ходят, а покойники не вылезут.
— А если как в фильме «Возвращение живых мертвецов»?..
— Тань, не начинай. — Роман раздраженно поморщился. — Я этой бодяги наслушался под завязку. Мне хорошая книга интереснее всякого киноговна, и в жизни случались такие вещи, которых ни один сценарист не придумает.
Сима молчит. Она не слишком уютно чувствовала себя на кладбище и даже представить не может, как Роман живет там, когда за окном кресты и памятники. Но она никогда не вмешивается в чужие дела и раздавать советы тоже не горит желанием. Мало ли что ей неуютно, а вот кому-то нормально.
— Капустинское кладбище, дамы, самое старое в городе. — Роман, похоже, оседлал любимого конька. — Оно было большим уже до революции, и хоронили там как знать и купцов, так и нищих. Правда, аристократический квартал сильно пострадал от искателей сокровищ, коих во множестве было после революции, а та часть, где хоронили бедноту, уцелела. Правда, теперь встал вопрос перезахоронения останков из тех могил, потому что земля дорогая и ее можно пустить под новые захоронения.
— И что, тех выкапывают? — Таня заинтересованно вскинулась. — Старые гробы вон, а потом…
— Именно. — Роман вздохнул. — Да там за столько лет ничего не остается, как правило.
— И куда их? Ну, тех, что там?
— А никуда. — Роман пожал плечами. — В крематории сжигают и перезахороняют в урнах, для урн много места не надо.