Пока один из отроков по его поручению раздувал горн, Тимка извлек откуда-то небольшой литой цветок из серебра – не больше ногтя размером, видно, заготовленное на что-то украшение. Отсыпал в малую плошечку немного порошка из заветного кувшинчика, смочил его водой и осторожно деревянной палочкой нанес получившуюся смесь на заготовку. Подержал возле огня, дожидаясь пока высохнет и покроет все темной коркой, а потом на чем-то, похожем на лопатку, сунул в самый жар.
В кузне на некоторое время воцарилась тишина. Все, даже Аристарх, с неподдельным интересом ожидали, что же получится. Отроки, не осмеливаясь пролезть вперед старших, тянули шеи, как гуси. Тимка внимательно следил, что происходит на огне с его заготовкой, хотя Анне казалось, что и разглядеть-то там ничего невозможно – раскалилось все до красного. Огонь и огонь.
– Ага, эмаль оплавилась! – Кузнечик бережно вытащил из огня свое изделие и осторожно водрузил его на наковальню. – Ща – остыть должно только… – пояснил он зрителям.
Пока что ничего, кроме красного цвета, – причем нашлепка из мази была еще и грязноватого оттенка – Анна не заметила. Но постепенно изделие начало остывать, серебро становилось похожим на серебро, а то, что Тимка назвал эмалью, вначале поменяло цвет. Потом стало светлеть, и… изнутри проступил серебряный рисунок цветка – выгравированные прожилочки заиграли через прозрачную глазурь!
– Вот! – Тимка торжествующе оглядел присутствующих. – Прозрачная! У всех глухая, а у нас теперь такая есть! А деда не верил… Фифан с ней с позапрошлого года возился!..
– Два года, говоришь? – Аристарх прищурился. – Дорогие, небось, изделия-то будут? – он оглянулся на женщин. – Красиво? А, Анют? Видала такое?
– Да откуда? – Анна дёрнула плечом. – Тем более мало порошка-то – сколько его в том горшочке? Но коли такое достать – точно озолотиться можно…
– Ага, озолотиться, – кивнул староста. – Пока порошок этот к кому из других мастеров не попадет, и тот не поймет, как его готовить… Повторить, небось, проще, чем самому придумать… – и снова поглядел на Тимку. – Ну, а как ты думаешь, если Мирон ваш узнает, что Фифан тебе это передал, что он с греком сделает?
Тимка при этом вопросе словно с разбегу на стену налетел – у него даже лицо вытянулось.
– Нельзя это из слободы выносить… – вздохнул он и сразу сник – куда только торжествующая радость делась! – Фифана боярин трогать не велел, но его самого нет, а Мирон волю взял… Или сам убьет, или Торопа своего натравит. Деда говорил, Тороп зверь лютый…
– Так ведь и вы с дедом ушли и с собой вон всего унесли?
– Угу, – Тимка опустил голову. – Но я-то тут, а грек там… Да и не знает Мирон, где я. Мы с дедой тайно уходили… А Фифан знает? – он с надеждой вскинул голову.
– Теперь знает! – жестко сказал Аристарх. – И Мирон – тоже.
Тимка испуганно икнул, сдавленно ойкнул и зажал рот рукой. В его глазах отразился такой неприкрытый ужас, что даже Анне стало жутко. Сзади тихо охнула Верка.
– Откуда он узнал, дядька Аристарх? – проговорил побледневший Тимка даже не шепотом – одними губами.
Староста, не обращая внимания на его вопрос, повернулся к обмершей Верке, которая стояла, схватившись за щеки и выпучив глаза, как будто ей не хватало воздуха.
– Бабочку-то принесла? Давай сюда! – взял, не глядя, у бабы из дрожащих рук безделушку, положил себе на ладонь, поднял так, чтобы на серебряные завитушки упал свет из открытого окна и залюбовался, словно забыл обо всем. – Хороша! – наконец проговорил он. – Чудо! – и подал ее отроку. – Вот она и сказала…
– Что, разлетелась, дура безмозглая? Купчиха ты или боярыня, драть твою мать ногами поперек седла! Ты хоть понимаешь, что вы натворили? Тайком они шли с дедом – ТАЙКОМ! Укрыться у нас хотели! Не зря их боярин от людей скрывается, про ту слободу и у них мало кто знает в точности! За те знания на колья сажают и кожу сдирают живьем! Я со всеми, кого привели в полон, говорил: знают, что слобода есть, а что там – никто ничего толком не ведает. И безделиц этих в добыче не было – ни одной!
Задумалась бы хоть – почему, раз мастера такие имеются под боком, и дел всех – сопляку-подмастерью на один вечер. Ничего, кроме клинков, не нашли, и те не украшенные, хотя они и без того каждый, почитай, в цену половины Ратного. Проволоку только эту вот у жреца в тюках откопали. А мы ещё гадали, чего они за те тюки так бились. Думали, потому, что в них жреца добро, а теперь вот я уже сомневаюсь – не за проволоку ли эту?
И покупают за те знания не злато-серебро и не коней да скот – власть покупают. А власть дорого ценится, и людская жизнь тут так – недоразумение на пути у властителей. Не цена и не предмет торга – не купишь за эти тайны жизнь. Только смерть. За ваши радости бабские, за сережки эти – будь они прокляты! – такой кровью умыться можно, что сотня к пепелищу вернется!
Анна слушала Аристарха и понимала: что бы староста ей сейчас не сказал – все мало будет. Ну чего ей стоило остановиться и подумать? И Андрей не зря ее тогда останавливал… Не поняла! Отмахнулась…
И Верка тут не виновата – боярыня думать должна, во что всё выльется, а она за наживой погналась – кружева вспомнила… Чем-то теперь эта «бабья радость» обернется? И Тимке, и крепости… Да всему Ратному!
А Аристарх продолжал, как гвозди вколачивал:
– И так в Ратном неспокойно – кто-то холопов баламутит, и на выселках тоже… Теперь и вовсе взялись. А у меня хорошо если десяток воев наберется, вместе с новиками – те, кого за болотом ранили и кто к ляхам еще не очухался, да столько же увечных, кто даже в обоз не годен. Ну, отроки еще – Веденин десяток и Ерохины стрелки.
В Ратном-то я зачинщиков знаю уже – разберусь. Но и вы за своими холопами приглядывайте. И в Ратном им делать нечего, чтобы с нашими не снюхались и заразу эту к вам не перетащили. Не должны вроде бы, но мало ли. Впрочем, это не твое дело – про это я с Филимоном и Андреем еще говорить буду. Их и слушайся!
Староста припечатал кулаком по столу так, что казалось – столешница сейчас в щепы разлетится. Потом тяжело вздохнул, успокаиваясь.
– Ладно, Анька, не бабьи это дела, но приходится тебя ими нагружать – никуда не денешься. А побрякушки эти… Пусть делает. Не это, так еще что-нибудь придумает. Но пока Корней не вернулся – никому! Ничего! Даже краешком не показывай. Считай, слобода их тайная к тебе в крепость перебралась.
Кузнечика и всех, кто с ним рядом крутится – за стены не выпускать, беречь пуще глаз. Придут за ними, непременно придут… Ну, ничего, нам бы только до возвращения сотни продержаться. Может, и обойдется еще…
Вот тут-то Анна и испугалась по-настоящему. Никогда она еще Аристарха таким не видела! Даже не умом – нутром почуяла: не пугает он ее и не ругает сейчас – он от нее свой страх скрыть пытается. От нее и от себя…
Глава 8
После разноса, устроенного Анне Аристархом, боярыня не стала скрывать от Арины с Веркой ни причин его гнева, ни той опасности, которая над ними всеми нависла. Сам же староста потом долго о чем-то беседовал с Андреем, Макаром и Филимоном, а остальных наставников не позвали. И без Арины в этот раз обошлись: видать, Аристарх Андрея и без толмачей хорошо понимал.