А однажды заметила какой-то возмутительный непорядок на посту, где стоял один из немногочисленных отроков, оставшихся в крепости, машинально, не успев задуматься о том, что делает, с разбегу принялась отчитывать мальчишку, и тот, ни на миг не усомнившись в ее праве, вытянулся в струнку и только глазами хлопал.
– Сдашь пост и доложишь дежурному наставнику! – закончила она свой разнос. – Пусть он сам решает, какое тебе наказание назначить.
– Слушаюсь, госпожа наставница! Сдать пост и доложить дежурному наставнику о происшествии! – отчеканил отрок.
И только развернувшись, чтобы продолжить свой путь, увидела Филимона с Андреем, стоявших в сторонке и наблюдавших за ней. На миг смутилась, но Андрей глядел одобрительно, а Филимон усмехнулся в усы и слегка кивнул ей, мол, все правильно сделала.
Помчалась дальше и впервые за все время спохватилась, чуть не притормозила, да только некогда – на ходу думать пришлось:
«Ой, Господи, чего ж это я? В воинские дела сунулась… Не за свое же дело схватилась – на отрока налетела! А мужи, вместо того, чтобы шугануть бабу, вроде как одобрили?
Вот дурища, опомнилась! Как это не за свое? Ты ж в этих делах уже по маковку, девками командуешь, а они службу воинскую несут, значит, и ты тоже… И не заметила даже, а теперь пугаться поздно…
Пугаться? Да ничего подобного! От себя-то хоть не скрывай – нравится тебе такая жизнь! Не то, конечно, что отрок перед тобой, как перед Филимоном или Макаром тянется и пятнами идет, а то, что мужи тебя равной признают.
…И главное – Андрею это тоже, похоже, нравится».
Впрочем, совсем уж без подмоги Ратное их не оставило: баб и детишек не одних через лес отправили, а приставили к ним отроков, воинских учеников, которыми командовал их же ровесник, Веденя. Венедикт, если по крестильному имени. Правда, Венедиктом его только Филимон на построении назвал и то замялся, вспоминая.
Эти-то мальчишки их и выручали те несколько дней, пока находились в крепости, а то Арина и не знала бы, как разорвать пятнадцать девок на все недевичьи дела. И хотя ратнинские отроки оказались учены немного иначе, чем привыкли в крепости, но заведенный наставниками порядок освоили быстро. Одно только неладно вышло – самострелов у них не оказалось, да и откуда им быть? Потому-то воинские ученики и поглядывали с нескрываемой завистью на вооруженных девчонок, которые, разумеется, перед ратнинскими всячески выкобенивались. Казалось бы, врага ждут, до того ли? Но это взрослым не до того, а девкам – как раз.
Однако же надо признать, что девицы и сами подтянулись, красуясь перед приезжими. Даже Млава в строю стояла – любо-дорого посмотреть: плечи расправлены, подбородок вперед, спина прямая, живот втянут и рука на самостреле лежит – ни дать ни взять поляница.
За то время, пока Арины в крепости не было, Млава сильно похудела, и выправка у нее какая-никакая появилась. Словом, похорошела девка на глазах. На стройную березку она, конечно, не походила, скорее на крепкий дубок, тем более, что и росту, и ширине плеч иной отрок ее лет мог позавидовать. Но глаза на осунувшемся и утратившем блинообразную форму лице перестали казаться поросячьими, да и их взгляд обнаружил отнюдь не девичью суровость и твердость.
Ох, права оказалась Анна! Внучка Луки Говоруна, может, умом и не блистала, но родовые черты характера рыжего десятника о себе знать давали. Арина даже подумывать стала, что надо немного девку унять – не для ратной стези ее все-таки готовили. Но сейчас Млавин новый образ девы-воительницы пришелся как нельзя кстати. Впрочем, и остальные девицы изо всех сил принимали бравый вид перед прибывшими мальчишками и показывали чудеса воинской выправки, когда на разводе лихо отбивали шаг и отрывисто рапортовали, подражая отрокам:
– Слушаюсь, господин наставник!
Или:
– Разреши выполнять, наставница Арина!
На ратнинских отроков, похоже, все эти девчачьи коленца впечатление производили сильное, хотя и не такое восторженное, как надеялись сами девки. Мальчишки, правда, всячески показывали, что ничего особенного не происходит, и им решительно все равно, но зубами порой при виде этих задавак скрипели.
Наблюдая со стороны за молодежью, Арина вспомнила слова Нинеи про то, как раньше в Ратном пары подбирали и почему ратнинские старейшины вопреки обычаю, бытующему во всех остальных местах – женить отроков как можно раньше, запрещали парням заводить семьи до того, как станут ратниками и побывают в бою. Мол, не дело рожать от того, кто окажется плохим воином и сразу погибнет. Только самые сильные, способные позаботиться о своей семье, должны оставлять потомство – это укрепляет род и позволяет вырастить для сотни наилучших воинов. И, по словам волхвы, из-за того, что от этого обычая давно отошли, сотню ослабило.
Не только поэтому, разумеется – все одно к одному ложилось. Обычай-то и поменялся из-за того, что сотня стала приходить в упадок, а как поменялся, так и упадок усилился. А сейчас опять все менялось, и сотня, чтобы возродиться, потихоньку вспоминала старые обычаи? Взять хоть этих отроков…
Арина слышала, как наставники между собой говорили, мол, Лука старину возвращает: отобрал из сыновей ратников лучших отроков и стал их учить. Как посмотрел на Михайлу и его опричников, и сам взялся, хоть и боярин теперь, но ведь и десятник. Значит, не только о своей дружине думает – общим делом озаботился.
Может быть, и так – мужам виднее, что там и почему Лука затеял, но сейчас Арина в связи с этим про другое почему-то подумала. Выходит, именно эти отроки – лучшие в сотне? В крепости, как она уже успела разобраться, собраны не ратнинские мальчишки, кроме Михайлы и его братьев. Даже те, кого бояре прислали для своих дружин учить – или дети холопские, из куньевских, или из родичей-лесовиков. То есть не потомственные воины. А этот десяток – надежда сотни и продолжение ее воинских родов. И зачем сейчас их сюда на самом деле прислал староста? Только ли баб с детишками в дороге охранять?
«А что будет, если сотня находников не остановит? Ведь тогда придется уже тут бой принимать. Но если пришла такая сила, что и сотня бессильна, то тут тем более не отобьёмся. И тогда только бежать.
Но всем не уйти. А ведь наставники именно этих мальчишек с девчонками к бабам с детишками охраной приставят и отправят, а сами вместе со всеми, кто есть, останутся прикрывать их отход. Сколько смогут, столько продержатся, сами полягут, но им дадут возможность уйти. И никак иначе!
И еще неизвестно, выживут ли в таком случае беременные и кормящие бабы, с малыми детишками, если, не приведи Господи, придется по лесам бегством спасаться и потом на пустом месте заново жизнь налаживать. А вот у отроков с девицами надежда есть: они молодые, сильные, справятся. С них, стало быть, новое поселение пойдет и ими возродится.
Так кого на самом деле староста тут спасает и на кого надеется? И староста ли это придумал или тоже… Обычай старый? Мальчишкам про это, понятное дело, никто и не заикнется – они это потом поймут. И то, наверное, не все – те, кому самим ТАК решать доведется, а пока они уйдут в полной уверенности, что спасают женщин и детей».