– На днях я чистил водостоки от листьев, – продолжает он, – и нашел под листьями пять бутылок. Они были полные. Ничего не понимаю. Правда. Когда он успел их спрятать? Зачем? Но главное – когда? И почему в водостоках? Кто вообще так делает?
– О боже. Не знаю, – шепотом отвечаю я. Хотя на самом деле догадываюсь. Он оставил их там на всякий случай. Его мотивы мне понятны, и это меня пугает.
– И я понял, что он опять серьезно влип. Рассказал обо всем маме. И вот они ни с того ни с сего уезжают на эту свадьбу. Я просто не понимаю, почему нельзя было сказать все как есть, ведь я уже не ребенок и в курсе, что происходит. – Джош меняет позу, и, слушая его, я вдруг понимаю, что никогда в жизни не чувствовала себя настолько спокойно. – В десятом классе я повредил колено, и врач прописал мне обезболивающее.
Мама заставила меня спрятать таблетки от отца. От моего родного отца, понимаешь?
Я открываю рот, чтобы сказать что-то бесполезное вроде «мне очень жаль» или «какой ужас», но, к счастью, он продолжает говорить.
– А главное, – говорит он, – когда он трезвый, он просто замечательный. Правда. Мы много времени проводим вместе, он берет меня на матчи, мы ходим в походы, на рыбалку и все такое прочее. Он хороший отец, просто у него есть зависимость, которая им управляет. А все друзья твердят: вот бы у меня был такой папа! Я, конечно, никогда бы не позволил им увидеть его пьяным. Поэтому они ничего не подозревают.
В начале этого разговора он обнимал меня, но теперь все наоборот.
– Ты поэтому хотел, чтобы я ушла? Когда подумал, что я под кайфом? Из-за отца?
– Может быть, – задумчиво отвечает парень. – Но дело не только в тебе. Мне не нравится, когда мои друзья балуются травкой, я не могу быть рядом, даже когда они выпивают. Кто знает, что случится? Пьяные могут сделать и сказать такое, что… ситуация моментально выходит из-под контроля. Меня это… не знаю, нервирует, что ли, – бормочет он.
– Хочу, чтобы ты знал – я ничего не употребляю. Правда. Курю и все, и только сигареты. Я даже не пью.
– Прости, что подумал о тебе такое. Наверное, когда я вижу, что кто-то ведет себя странно, это первое, что приходит в голову. Не то чтобы ты вела себя странно, но. Иногда ты кажешься рассеянной. Витаешь в облаках. А с отцом так постоянно – у него такое лицо, как будто его здесь нет и он мыслями совсем в другом месте. У тебя тоже.
– Ох.
– Или вот это странное сегодняшнее поведение. – По правде говоря, я не хочу больше слушать о том, какая я странная, но он продолжает говорить. – Мне это показалось знакомым.
– Ох. – «Ох» вдруг становится единственным словом, которое я в состоянии произнести.
– Прости, я, наверное, делаю только хуже? Я не нарочно. Просто пытаюсь объяснить. Я не хотел тебя обидеть. Извини, наверное, мне лучше заткнуться.
– Да нет. Все в порядке. Я знаю. – Я и сама прекрасно знаю, что веду себя чудно, просто не думала, что это настолько бросается в глаза. До такой степени, что парень, с которым я связалась, решил, будто я сижу на наркоте.
– Ладно. Извини, – снова произносит Джош. Целует мою руку, которая покоится на его плече, и делает глубокий вдох. Потом медленно выдыхает и говорит: – Знаешь, я никому раньше об этом не рассказывал. Некоторых ребят я знаю с детского сада, но даже им не мог рассказать, а с тобой мы знакомы всего пару недель. – Он невесело усмехается.
– А почему не можешь рассказать друзьям? – спрашиваю я.
– Может, они на самом деле мне не друзья? Нет, конечно, нет, – тут же поправляется Джош, опровергая это святотатственное утверждение в отношении своей божественной популярной стайки. – Просто мне стыдно.
– Ничего стыдного в этом нет.
Парень пожимает плечами.
– Я рада, что ты мне все рассказал, – шепчу я и снова открываю рот. Слова почти срываются с языка; мне так хочется признаться ему во всем, раз уж мы решили быть честными и восполнить недостающие пробелы. Эта откровенность – как наркотик, меняющий мое сознание; мне хочется рассказать ему правду. Я опасно близка к этому.
– Я тоже рад, – тихо произносит он, – только никому не говори, ладно? Пожалуйста. – В его голосе слышится неуверенность, которую я прежде не замечала.
Повезло ему. Он даже не подозревает, как хорошо я умею хранить секреты.
– Никогда в жизни, – шепотом отвечаю я. – Клянусь.
И вот в 3:45 утра, после многочасового разговора, он тянется к лампе, выключает ее и желает мне спокойной ночи, крепче укрывая нас пушистым пледом. Целует меня, кладет голову мне на грудь и произносит:
– Я слышу твое сердце.
Такие простые и такие чудесные слова. Я улыбаюсь. Но потом мое сердце совершает странный кульбит: начинает, как описано в романах, гулко колотиться. И в час, когда на небе встречаются солнце и луна, наполняя комнату бледным сиянием – немного зловещим, но в то же время странно успокаивающим – в голове возникает ужасная мысль: он мне нравится. Очень, очень нравится. Кажется, я даже влюбилась в него. И если просветить рентгеновскими лучами мое сердце – истекающую кровью мышцу в груди – то можно увидеть, что его насквозь пронзила стрела. В тот момент я понимаю, что между нами что-то изменилось.
—Ну все! – заявляет Мара, заходя в мою комнату в субботу. – Обмен новостями. Выкладывай, Иди, – я ведь твоя лучшая подруга, так? – Мара плюхается на мою кровать и снимает куртку.
Я закрываю дверь и запираю ее на ключ.
– Ты о чем?
– Я имею в виду, что я тебя вообще не вижу. Теперь ты все время проводишь с Джошуа Миллером, а мне даже ничего не рассказываешь. Пора делиться, подруга.
– Да я не знаю, – я пожимаю плечами. – Что там рассказывать?
– Да все! Начнем с того, где вы пропадаете целыми днями? У него дома? – Спрашивает она, подняв брови.
Я смеюсь.
– Ага. Я даже была в его спальне.
– Да ты что! В спальне Джошуа Миллера? – восхищенно произносит она.
– Хватит звать его Джошуа Миллером, Мара. Звучит странно.
– Но Иди… его так зовут.
– Я в курсе. – Сажусь за стол и смотрю на нее: она так взволнована из-за меня, и я невольно заражаюсь ее волнением.
– А ты как его зовешь? Милый? Сладенький? Красавчик мой? Аполлон?
– Да, Мара, я зову его Аполлоном, – я смеюсь и кидаю в нее подушкой. – Но обычно все-таки Джошем.
– Джош, – задумчиво повторяет она. – И какой он?
– Не знаю. Хороший. Он… очень милый, правда.
– И очень сексуальный, не забывай, – добавляет она, как будто об этом можно забыть. – Так вы уже… ну, это… занимались сексом? – шепотом спрашивает подруга.
Я киваю.
– О боже! И как? Как он? – смущенно спрашивает она, сползая на самый край кровати.