Бег по краю - читать онлайн книгу. Автор: Галина Таланова cтр.№ 54

Жила Маша на съемной квартире, что снимали они вдвоем с подружкой из ателье. Подруга два-три раза в неделю ездила домой, так как у ее матери недавно был инсульт и отцу требовалась ее помощь.

Откуда возникает любовь, поднимающая нас от земли? Из чего возникает торнадо, смерч, отрывающий от земли дом или уносящий с собой его крышу? Зачем люди прыгают на неведомый плот, отчаливший от обыденного берега?

Маша смотрела на нескладного Гришу и слушала лекцию о кактусах, будто наблюдала за распиливанием женщины заезжим фокусником. Холодная дрожь, как быстрая сухая ладонь, скользнула по его спине. Иногда их руки сталкивались – и тогда каждому казалось, что он словно тронул летящую птицу.

Этот мальчик не был в ее вкусе, она презирала мальчиков-хлюпиков. Зажгла сигарету, сделала затяжку, красиво, как видела недавно в кино, отводя пальцы с малиновыми ногтями, напоминающими ландрин. Протянула ему сигарету. Он испуганно замотал головой и сказал, что просит ее не курить, так как его тошнит от сигаретного дыма. Она пожала плечами, будто отсыревшей спичкой, чиркнула улыбкой, съежилась и потушила зажженную сигарету о песок в обрезанной пластмассовой банке из-под «Чистоля» с высаженным в нее кактусом. Пошла на кухню, нарочно виляя костлявыми бедрами, принесла две чашки чаю, четыре бледные сушки и четыре ириски «Золотой ключик», два граненых стакана, яблоко, что тут же разрезала пополам, и початую бутылку красного вина. Мария разлила вино по стаканам и предложила выпить за знакомство. Чокнулись звоном кефирных бутылок в авоське. Мария тут же осушила свой стакан – и сочно захрустела яблоком. Гриша отпил ровно половину, немного накапал в чай, а остальное оставил допивать по глоткам во время чаепития.

Чай пили в молчании, совершенно не зная о чем говорить, сидя на краешке дивана, каждый прижавшись к своему валику. Гриша рассматривал дырявые тапки, что ему дала девушка, и почему-то чувствовал себя, словно на экзамене, перед которым всю ночь не спал, читая толстый учебник, а сейчас вдруг обнаружил, что ничего не знает, только ладони помнят тяжесть книги и шероховатый ее коленкор.

Маша встала и включила магнитофон. Музыки этой он не знал, как, впрочем, ничего не знал вообще из того, что коллекционировали и записывали его товарищи. Бабушка иногда ставила дома слушать старые пластинки с романсами, некоторые из них ему нравились, рождали какое-то необъяснимое томление по чужой жизни, которая ушла, сорвавшись с острия патефонной иглы перелетной птицей, улетевшей в края, откуда не бывает возврата. Мама чаще всего просто слушала концерты по телевизору. Обычно за концерт попадались две-три лирические песни, что будили в нем нечто потаенное и возвышенное, будто звучание органа. Словно подснежник показывал свою взъерошенную головку птенца, пробиваясь из-под земли, потом вытягивал свою шею все сильнее и сильнее, раскрывая, точно клюв, чашечку, жадно ловя первые солнечные лучи. Мария же включила музыку, мотив этот он не знал, но она была типа утренней радиомелодии «На зарядку, на зарядку становись…»: расталкивала в человеке его сладко спавший жизненный тонус. Под нее тело сжималось в пружинку, которую хотелось бросить на пол и смотреть, как она сокращается и удлиняется, извиваясь после того, как больно упала неваляшкой навзничь.

Мария схватила его за руку и вытащила на середину комнаты. Подняв тонкие ручки со сжатыми кулачками, ставшие похожими на барабанные палочки, она запрокинула голову и задергалась, будто кукла на сцене, которую дергали за ниточки за ширмой. Потом подскочила к лампе на комоде, похожей на камелек, щелкнула выключателем. Затем, по-прежнему подергиваясь в танце, подскочила к выключателю на стене, щелкнула им – и верхний свет исчез, точно в театре, когда на сцене начинается действие. Теперь вся комнатушка была освещена отблеском костра. Язычок огненного змея подрагивал в светильнике в такт музыке. Девушка продолжала танцевать, все больше становясь похожей то ли на языческую богиню, то ли на остриженную ведьму, пляшущую у костра. Вместо шаманского бубна звенели бубенцами металлические тарелки ребят из джаза. Гриша неловко переминался с ноги на ногу, будто стоял у классной доски. Мария протянула свои руки, показавшиеся ему ветками сухого, мотаемого ветром дерева, чья крона почувствовала приближающийся верховой пожар. Обожгла своими ладонями его затекшие пальцы и стала танцевать вместе с ним, взяв его холодные, как студень, кисти в свои жаркие ладони, начала совершать ими движения, будто в детской игре «Кто кого переборет?» (когда становились, прижав свои ладони к ладоням соперника, и начинали давить друг на друга). Только перебарывала в этой игре всегда она. Толкала плечом, как ядро, руку Гриши, а затем тянула на себя, будто рыболовную снасть. Гриша весь вспотел, пытаясь попасть с девушкой в такт, и думал только о том, как бы не отдавить ее босые ноги, так как тапочки в начале танца были сброшены изящным движением ноги и улетели далеко под диван. Он чувствовал, что рубашка прилипла под шерстяным джемпером к телу, волосы слиплись, на лбу выступил пот и стекает по носу так, что очки рискуют соскользнуть на пол. В ушах бухала музыка, в висках – разогнанная по сосудам кровь. Ему начинало не хватать воздуха – и он разевал рот, заглатывая кислород, как пойманная рыба, вытащенная рыбаком на сушу. Вдруг Мария выпустила его руки, как будто бросила надоевшую игрушку, и стянула с себя джемпер, оставшись в черном батнике, поблескивающем и переливающемся в свете ночника, точно шкура змеи. Протянула снова руки Грише, но не взяла его за мокрые ладони, а просунула их под его руки, растопыренные, словно он пытался сбалансировать свое равновесие конуса, опрокинутого на вершину. Взяла ловкими пальцами закройщицы, примеряющей заказ, за широкую двойную резинку свитера и потянула, как с ребенка, вверх. Гриша покорно поднял ватные руки. Когда его руки оставались еще в мешке рукавов, а его нос уткнулся в верблюжью шерсть домашней вязки, Мария вдруг собрала резинку свитера движением продавщицы, завязывающей пакет, и, кокетливо засмеявшись, спросила изломанным голосом: «Ну что? Оставить тебя так? Попался, кот в мешке?» Гриша почувствовал, как колючая шерсть щекочет ему нос и он готов чихнуть, ощутил на пересохших губах свалявшийся ворс, погружаясь в колокол непроглядной ночи, накрывший его с головой, – и сквозь эту ночь и лязг музыки в ушах слушая зарождающийся комариный писк, сопровождаемый пиликаньем на скрипке кузнечика… Еще чуть-чуть – и он потеряет сознание. Он резко дернулся и высвободился из свитера. Мария смеялась, показывая свои ровные мелкие щучьи зубы, глядящие из нежной раковины рта.

Снова зашлась в танце, то поднимая, то опуская худые руки, оголенные теперь по локоть. Гриша смотрел, как браслет, надетый на руку, то съезжает на кисть руки, то падает на нежный изгиб локтя. Почему-то это движение напомнило ему жонглирование фокусника в цирке. В комнате было душно, словно и вправду светильник был настоящим электрическим камином. Показывал свой дрожащий язычок, дразнил и увеличивал отброшенные ими тени на стене так, что на ней будто происходило представление актеров театра теней, изображавших сказочный поединок принцессы и чудища. Гриша устал – и хотел было сесть на стул, но снова его потная рука оказалась в капкане женской ладони с такой нежной кожей, что Гриша еле сдерживал в себе желание ее погладить. Мария начала тягать его туда-сюда, будто хотела перепилить бревно двуручной пилой. Гриша чувствовал, что от духоты у него снова зазвенели колокольчики в ушах, блестки с брошенной Машиной кофточки рыжими муравьями перебрались к нему в глаз и там копошились, видимо, перетаскивая соринку в глазу. Вдруг Мария снова отпустила его, будто тяжелый куль, изогнулась – и вот уже змеиная шкура выползком поблескивает где-то на кресле за ее спиной. Крепко зажмуриться – только бы не ослепнуть… Гриша встал, как будто ему отдавили ногу, щурясь, точно на солнце от свежевыпавшего снега, от сверкающей белизны кожи, сквозь которую проглядывали стекающие ручейки вен, стараясь не смотреть на ажурную шторку, сквозь которую просвечивали два лимончика.