Малыш плеснул горсть воды в зеркало и с размаху саданул кулаком по стене, от чего та заходила ходуном, а по розовой плитке паутиной разошлись трещины.
– Сволочи, – прошептал он.
Что делать? Петлю на шею – все проблемы останутся тут и не будут касаться его никаким краем. Нет, лучше горсть снотворного. И нет черного шоссе. Ничего нет… Подобные мысли посещали его и в лучшие времена. Надоело скольжение по жизни, когда не за что уцепиться, когда дни пролетают верстовыми столбами за окном полутемного вагона… «Эх, знал бы кто, какие черти водятся в этой голове», – подумал он. Какие желания порой овладевают и требуют действия… Лучше всего, конечно, выйти на балкон и перевеситься через поручни. Порхнуть птицей в ночь с балкона.
Стоп, приказал себе Малыш. До добра подобные фрейдистские закидоны не доведут. Он встряхнул головой, промочил лицо холодной водой. Потом еще раз. Способность владеть собой и своими побуждениями возвращалась. Но если так дальше пойдет, когда-нибудь черти в душе окажутся сильнее и… Хватит маяться дурью! Надо думать, что делать…
Подкараулили Малыша вечером около его дома. Промежуток между двумя корпусами – темное, удобное для разборок место. Их было двое.
– Привет, Малыш, – сказал невысокий рыжий живчик. – Мы уже заждались. Думали – не случилось ли чего…
Он хлопнул Малыша по плечу левой рукой, в правой щелкнул кнопочный нож с длинным лезвием. Второй, широкоплечий бородатый «бочонок», зашел с другого боку.
Сердце екнуло и устроилось где-то в солнечном сплетении. Малыш прикусил губу. Он попытался прикинуть, как сбить живчика с ног и рвануть на шоссе. Но тут решимость, и без того невеликая, была сломлена видом пистолета, смотрящего в его сторону.
– И не думай дернуться. Убью, – буднично посоветовал бородач.
Малыш в честном бою показал бы этим двоим, где раки зимуют. На ринге, на татами – мало бы им не показалось. Да и сейчас, если бы не сжали с двух сторон. Карман его оттягивал кастет – от шпаны отмахиваться. Можно было бы и тут побиться. Можно было бы… Но нельзя. Слишком слабы ватные ноги. Слишком пусто внутри. Слишком явственно представляешь себе, как длинное лезвие впивается в твою печень, а пуля из «макарова» разворачивает внутренности.
– Вам чего, мужики? – спросил он вдруг севшим, не своим голосом.
– Мужики на зоне бензопилой работают. Пошли, сосунок, перетрем накоротке.
Недалеко их ждали «Жигули». Молчаливый водитель, не проронив ни слова, тронул машину вперед.
– Твой кореш Рома взял у нас аванс шесть тысяч «зеленых», – сообщил рыжий. – Обещал медальон шестнадцатого века и еще антикварное рыжевье. Ни медальона, ни Ромы.
– А я при чем?
– При чем? Рома сказал, все через тебя делается. И деньги тебе отдал. Так что с тебя восемь тысяч «зеленых». Две – за просрочку.
– Охренели?!
Тут Малыш получил второй синяк. Бил бородатый со знанием дела, резко и без размаха.
– Врать нехорошо, – покачал головой рыжий.
– Кто же Роме авансы дает? Он долги никому не возвращает, – проскулил Малыш, потирая больную скулу.
– Нам бы вернул. Нам все возвращают. Если, конечно, на тот свет не торопятся.
– Гадом буду, ничего он мне не говорил. Хоть убейте.
– На дурика мы на народ не наезжаем, – сказал рыжий. – Чужого нам не надо. За свое горло перегрызем. Мы справки навели. В доле ты с Ромой. Однозначно. Пять дней тебе. Потом счетчик включаем. Через десять дней червонец должен будешь.
– У меня нет таких денег!
– А, так бы сразу и сказал, – кивнул бородатый и перещелкнул затвором пистолета.
Выстрелит, решил Малыш. Тут прямо и завалит. А потом отвезут за город и кинут в реку с кирпичами на ногах. Им ничего не стоит.
– Я постараюсь, – проклиная все на свете, неживыми губами прошептал Малыш.
– Постарайся. В милицию не ходи – они тебе не помогут. На братву тоже не надейся. Ищи деньги.
– Найду…
Малыш еще раз посмотрел на себя в зеркало, расчерченное стекающими струйками воды.
– Жизнь моя жестянка.
Он чувствовал себя одним-одинешеньким во всем мире. Восемь тысяч долларов. Где их взять. У Хорька? Как же, он за цент удавится. Валуй? Наташа? Смешно. Машину продать? Так недавно ее стукнул, в гараже стоит без движения, больше тысячи за нее не получишь.
Больше всего хотелось сейчас заснуть и, проснувшись, узнать, что все проблемы решились сами собой. Вот только бывает ли так?
* * *
– Здравствуй, красавица, – произнес я, нацепляя на лицо самую обворожительную из своих обворожительных улыбок.
– Здрасте.
– Я бы на месте властей запретил тебе здесь торговать.
– Чегой-то?
– Ты затмеваешь своей красотой блеск куполов.
Господи, чего только не приходится молоть ради исполнения служебного долга!
– Ох, языкастый, – хихикнула сразу повеселевшая Наташа. Сказано это с интонациями не королевы красоты, а деревенской девчонки на завалинке между лузганьем семечек.
– Где твой кавалер?
– В кавалерии, – хмыкнула она. – Решил ускакать от меня куда подальше.
– Он готов покинуть такую женщину?
– У него чердак поехал. Ходил, клянчил и у меня, и у ребят деньги. Шесть тысяч баксов – и ни копейки меньше! Точно, на солнце перегрелся. Где мне столько взять? Я на панели не стою. Не нашел денег и решил – ту-ту-у, – она махнула рукой.
– Сколькйо стойит? – протянул тощий иностранец в майке, плексиглазовой кепке и шортах. Ох, эти импортные штучки. Это ж надо – в апреле в шортах ходить.
– Яйцо? Двадцать долларов, – улыбнулась Наташа заискивающе. – А вот матрешка – Горбачев, Ельцин, Путин, Зюганов и Жириновский – один в другом. А вот американский президент и английский премьер.
– Это настоячий качеств?
– Еще какой! Мастера делали! У вас в Нью-Йорке такого сроду не было.
– Ноу Нью-Йорк. Глазго. Были Глазго?
– Нет. Но хочется.
– Могли бы осудить эйтот вопрос.
– Бери матрешку, и обсудим.
Наташа мастерски впарила любвеобильному жителю Глазго полпакета деревяшек, заверила, что подумает о встрече с ним, и он удалился счастливый.
– Достали, черти нерусские. С каждым встреться. Каждый зовет. Ну их в болото со своими Глазго. Мне наши мужики больше нравятся, – она потянулась и искоса выжидательно посмотрела на меня. Я погладил ее по руке, растянув рот до ушей.
– Зачем Малышу столько баксов?
– Должен, говорит, кому-то.
– Дай-ка мне его адресок…
Жил Малыш через реку в микрорайоне при заводе «Октябрьский». Открывать он мне не хотел, шуршал за дверью, смотрел в глазок и наивно пытался создать впечатление, что никого нет дома.