– Всегда готов помочь.
– Хорошо ты его расколол. Мне особенно понравилось, как ты родственником жертвы представился. Кстати, потерпевший – мозамбикский негр.
– А я все время недоумеваю, чего у тебя, Леха, кожа смугловатая, – усмехнулся Железняков.
– Ладно, шутники, – нахмурился я. – Костик, наше участие в раскрытии по этому негролюбу в сводку забьешь.
– С чего это? – возмутился Костик.
– Палку себе оставишь. А мы сводкой отчитаемся. Чего, не родные, что ли?
– Ладно, чего не сделаешь для друзей.
– Давай оперативно-поисковое дело по Непомнящему.
– Бери. Как раз с земельного отдела взял к вашему приезду. – Родин открыл сейф и вытащил оттуда тощую папку.
Я взвесил дело в руке и укоризненно покачал головой.
– У оперов этих дел – по сто штук, – возмутился моим немым укором Родин.
Я быстро пролистнул дело. Содержание было скудным – под стать весу. Не было даже положенных в былые времена отписок, призванных сымитировать активную разыскную деятельность. Всем на все плевать – и тем, кто делает, и тем, кто руководит и наблюдает. Родин прав – дела захлестнули. Девятый вал преступности. Великая криминальная революция.
– В рекламе «дирола с ксилитом» полезной информации больше. Может, в деле у следователя что есть? – спросил я.
– Оно тоньше в два раза. Там допрос потерпевшего на две страницы, на три – свидетеля. И постановление о признании потерпевшим. У следователя полсотни дел в производстве.
– Правильно. И можно ни по одному не работать. Как вы вообще что-то раскрываете?
– Не знаешь, как. Ловим с поличным бандюгу и крутим. Потом цепляем его корешей и крутим. Потом их корешей. Глядишь, сразу сто преступлений и скинем. И раскрываемость сразу вверх прет. А классическая работа – поквартирные обходы, отработка контингента, алиби, улики – такое только по «резонаторам» увидишь.
– Есть в твоих словах исконная милицейская мудрость, – не мог не оценить я. – Расскажи в двух словах, что знаешь.
– Валерия Непомнящая возвращается из командировки. Видит своего мужа в бессознательном состоянии. Кто-то тяжелым тупым предметом попробовал на прочность его череп. Квартира основательно подчищена. Деньги, антиквариат, то да се – набралось на немалую сумму. Ей становится жалко мужа и имущество, она вызывает «Скорую» и милицию. Непомнящего доставляют в Склифосовского. Откачивают. Травма головы оказывается несерьезная, чисто символическая. В бессознательное состояние он пришел, напившись водки с клофелином. Думаю, напоили его нежданные гости.
– Ясное дело, не сам. Как преступники проникли в квартиру?
– Он сам впустил. Там дверь – ее только из пушки возьмешь. И цепочки дверные – с руку толщиной, как в средневековом замке… Сам впустил, об заклад бьюсь.
– Что потерпевший говорит?
– Ничего не говорит. Под стать фамилии – ничего не помнит. Амнезия. После отравления клофелином люди частенько ничего не помнят. У него весь день из памяти выпал.
– Картина – копия ограбления квартиры писателя, – сказал я Железнякову.
– Какого писателя? – заинтересовался Родин.
– Уж не Льва Толстого, – сказал я и обрисовал ситуацию. И увидел, как Костя начинает загораться.
– Интересный компот, – отметил он.
– Какие у тебя соображения по делу?
– Непомнящий – сам жук хороший. Директор фирмы «Волна-элита». Подторговывают канцтоварами и всякой всячиной. Какие-то темные отношения с преступным миром и с компаньонами. Мне кажется – разбой заказной. Чтоб на место поставить.
– Будем опять вместе пахать.
– Ты меня сначала у начальства выпроси. Два сейфа дел. А завтра Лужники шмонаем. Послезавтра – спортмероприятия. Потом – ночной рейд. «Арсенал» на носу. Да еще жена в отпуске.
– Последнее при чем?
– Как? Жена на море. А квартира пустая. Неужели непонятно?
– Хватит голову морочить. Завтра через руководство Главка тебя к нашей группе прикомандировываю.
– А я что. Я не против.
– Будешь отрабатывать связи Непомнящего. Тщательно. Как в школе милиции учили, а не как вы обычно работаете.
* * *
– Але, Лена? Это Алексей. Ты куда запропастилась?
– В командировке была.
– Знаю. Вчера приехала – чего не позвонила?
– Зачем?
Тон сухой, голос официальный. Или в ее кабинете кто-то есть, или она за что-то на меня дуется.
– Когда появишься на моем горизонте?
– К чему это, Алексей?
К чему – я бы мог расписывать долго. Вот только не хочется, чтобы разъяснения дошли до чужих ушей, хозяева которых могут развлекаться прослушиванием наших телефонов. Незачем им знать о моих эротических фантазиях и любовных признаниях. Поэтому я только сдержанно и кратко удивился:
– Как?
– Я ушла от тебя.
Занятно. Интересно, почему? Обычный список претензий к оперу – мол, дома неделями не бываешь, цветов не даришь, приходишь домой злой и угрюмый, кроме службы, ничем не интересуешься? Вряд ли. Лена сама следователь и ведет точно такой же образ жизни.
– Куда ушла?
– К Клементьеву, если тебя это интересует! – зло воскликнула она.
– Что с тобой, дорогая? «Сникерсов» объелась?
– В таком тоне разговаривать не желаю!
Сменить тон мне возможности не дали. В трубке послышались короткие гудки. Если бы я не знал, что Лена бывает другой, прямой противоположностью той, которая только что хрястнула об аппарат трубкой, тут же плюнул бы на все, растер и забыл… Ушла к Клементьеву – это ж надо. Ладно бы к обозревателю телевидения или к бизнесмену. А так просто анекдот получается: старший следователь ушла от опера МУРа к прокурору межрайонной прокуратуры. Очерки из жизни сумасшедших. Я и Лена – двое влюбленных в уютном двухкомнатном гнездышке, видим друг друга редко, один все время на мероприятиях, другая – из СИЗО и ИВС не вылезает, разговоры только об осточертевшей и вместе с тем притягательной, как добрый наркотик, работе, о версиях, допросах, очных ставках, об очередных званиях, о том, кого назначили, кого выгнали. Ей это надоедает, она уходит от меня – и к кому?! К такому же замордованному судьбой бедолаге. И опять у нее по вечерам те же разговоры – о допросах, об очных, о сроках содержания под стражей…
– С Леной говорил? – спросил Железняков.
– Угу.
– Бросила?
– Угу.
– В который раз?
– В первый. Ушла к прокурору Клементьеву.
– Вернется. Он нудный.
– Она тоже.
– Не горюй. Я на три с Непомнящим договорился. Не хочешь со мной съездить?