– Свой отход он продумал так же хорошо, как и само ограбление. Вероятно, его машина стояла за углом, вне пределов досягаемости камер наружного наблюдения банка. Удачно.
– Может быть, – откликнулся Харри. – С другой стороны, он совсем не похож на того, кто рассчитывает только на удачу. Не так ли?
Беата пожала плечами:
– Большинство удачных ограблений банков выглядят тщательно продуманными.
– О’кей, но тут у него было гораздо больше шансов, что полиция опоздает. Ведь в пятницу все патрульные машины этого района были задействованы совсем в другом месте…
– …вблизи резиденции американского посла! – закончила за него Беата, хлопнув себя по лбу. – Анонимный звонок об автомобиле со взрывчаткой. У меня в пятницу был выходной, но об этом сообщали в теленовостях. Сейчас, когда повсюду царит такая паника
[4], неудивительно, что все ринулись туда.
– Никакой бомбы так и не нашли.
– Разумеется. Классический трюк – что-нибудь выдумать, чтобы перед самым ограблением направить полицию подальше от места преступления.
Оставшуюся часть записи они просмотрели молча. Август Шульц, застывший у пешеходного перехода. Светофор успел несколько раз переключиться с зеленого на красный и обратно, а старик так и не двинулся. «Чего он ждет? – подумал Харри. – Пока зеленый установится надолго? Сбоя в работе светофора, который может случиться раз в сто лет? Ну вот. Похоже, дождался». Издалека донесся звук полицейской сирены.
– Что-то здесь не стыкуется, – сказал Харри.
– Всегда что-то не стыкуется, – с усталым старческим вздохом заметила Беата Лённ.
Запись окончилась; на экране замелькала пурга.
Глава 4
Эхо
– Снег?
Вспрыгивая на край тротуара, Харри едва не кричал в трубку мобильника.
– Ну да-а-а. – Связь с Москвой была плохая. Словам Ракели вторило трескучее эхо.
– Алло?
– Тут жутко холодно…о. И на улице, и в гостинице…це.
– А как с атмосферой в зале суда?
– Тоже ниже нуля. Раньше, когда мы жили здесь, его мать сама мне твердила, чтобы я забирала Олега и уезжала. А теперь сидит как ни в чем не бывало со всеми остальными и испепеляет меня ненавидящим взглядом…дом.
– Но дело-то хоть движется?
– Откуда мне знать?
– Как это – откуда? Во-первых, ты юрист, во-вторых, знаешь русский.
– Видишь ли, Харри, подобно ста пятидесяти миллионам русских, я ничегошеньки не смыслю в здешней системе правосудия. Понятно…о?
– Понятно. А как там Олег?
Харри дважды повторил вопрос и, так и не дождавшись ответа, взглянул на дисплей телефона, проверяя, не прервалась ли связь. Секунды на табло, однако, продолжали сменяться, и он снова приложил трубку к уху:
– Алло?
– Алло, алло, Харри, я тебя слышу…шу. Я так скучаю по тебе…бе. Ты что смеешься…ся?
– Просто у тебя это смешно выходит. Эхо.
Подойдя к дому, Харри достал ключ, отпер дверь подъезда и вошел внутрь.
– Ты считаешь, я хнычу?
– Да нет же, конечно нет.
Харри кивнул Али, который, обливаясь потом, пытался протащить финские сани через дверь подвала.
– Я тебя люблю. Слышишь? Я тебя люблю! Алло! Алло!
Растерянно посмотрев на отключившийся телефон, Харри поднял глаза, и тут же взгляд его натолкнулся на сияющую улыбку соседа-пакистанца.
– Ну разумеется, Али, тебя я тоже люблю, – пробормотал он, снова пытаясь набрать номер Ракели.
– Кнопка повтора, – сказал Али.
– А?
– Да так, ничего, проехали. Слушай, если появится желание сдать свой чулан в подвале, скажи мне. Ты ведь им почти не пользуешься, верно?
– А что, у меня есть там чулан?
Али молитвенно закатил глаза к небу:
– Сколько лет ты здесь живешь, а, Харри?
– Я же сказал, что тоже тебя люблю.
Али с вопросительным видом уставился на Харри, который отмахнулся от него, жестом давая понять, что снова дозвонился, и помчался вверх по лестнице, держа перед собой на вытянутой руке, как лозоходец свою лозу, ключ от квартиры.
– Ну вот, теперь мы можем разговаривать, – сказал Харри, входя в свою по-спартански обставленную аккуратную двухкомнатную квартирку, купленную им за бесценок еще в конце восьмидесятых, когда на рынке жилья царил полнейший застой. Иногда Харри казалось, что этой покупкой он исчерпал лимит удач, отпущенных ему судьбой.
– Как бы мне хотелось, Харри, чтобы ты мог сейчас быть с нами. Да и Олег по тебе соскучился.
– Он что, так прямо и сказал?
– Ему и говорить ничего не надо. Вы ведь с ним так похожи.
– Слушай, я как раз говорил, что люблю тебя. Успел повторить это три раза – сосед свидетель. Знаешь, чего это тебе будет стоить?
Ракель рассмеялась. Харри был влюблен в этот ее смех с тех самых пор, как в первый раз его услышал. Подсознательно он ощущал, что готов сделать все, лишь бы слышать его как можно чаще. Лучше всего – каждый день.
Сбрасывая на ходу ботинки, он обратил внимание, что на автоответчике в прихожей мигает красный сигнал. Харри улыбнулся: и, не будучи ясновидящим, он знал – Ракель днем уже пыталась связаться с ним. Его прозорливость объяснялась очень просто: никто другой Харри Холе на домашний номер не звонил.
– Признавайся, откуда ты взял, что меня любишь? – ворковала между тем в трубке Ракель.
Эхо, к счастью, пропало.
– Знаю, потому что чувствую, как у меня потеплело на… как это называется?
– На сердце?
– Да нет, сзади и пониже. Как же это?.. Почки? Печень? Селезенка? Ага, вот! Чувствую прилив тепла к селезенке.
На другом конце провода Ракель то ли всхлипнула, то ли рассмеялась. Так толком и не поняв, Харри нажал на кнопку автоответчика.
«Привет, это снова я…»
Харри ощутил, как сердце будто всколыхнулось, и среагировал прежде, чем успел о чем-то подумать, – отключил телефонную приставку. Но было поздно: слова, произнесенные чуть хрипловатым женским голосом с вкрадчивыми интонациями, продолжали витать в воздухе, эхом отражаясь от стен комнаты.
– Что это там у тебя? – спросила Ракель.
Харри с трудом перевел дух и наконец нашелся что ответить, хотя и понимал, что уже слишком поздно:
– Да так, радио. – Откашлявшись, он продолжил: – Когда будешь знать, сообщи, каким рейсом вы прилетаете, – я вас обязательно встречу.