Итак, в конце 1961 года я собирался первый раз за рубеж – и почти что в Индию. Студент пятого курса, я завербовался на год переводчиком от Министерства геологии. Путь лежал в Пакистан, но с пересадкой в Индии. Готовясь к поездке (проверю! справки, и снова, и снова проверки), я неожиданно женился. Неожиданно для всех, т. к. произошло это после 7 встреч. В принципе договорился в Министерстве, что они оформят молодую жену, чтобы она, хоть и попозже, присоединилась ко мне – как показало время, меня обманули, её не пустили и я, прервав контракт, вернулся на родину. Пока шло оформление и близился отъезд, институт, не глядя на то, что медового месяца у нас не было, выпихнул меня в командировку. Приезжала группа университетских ректоров из Индии и мне суждено было быть их переводчиком. Маршрут их поездки начинался в Ташкенте, потом Тбилиси, Киев, Ленинград и только потом Москва. Я вылетел в Ташкент.
Случилось так, что группа прибыла не в назначенный день, а на неделю позже – самолеты летали раз в неделю.
И я, соломенный жених, оказался один на целую вечность в осеннем, золотом, сказочном Ташкенте, пропахшем теплым хлебом, горьким дымом и какими-то неразличимыми фруктами. Было по-паустовски прекрасно и грустно.
Через семь дней прибыли мои подопечные, солидные люди, с которыми мы как-то сразу подружились. Наряду с официальной программой, я радостно делился с ними «моим» Ташкентом, как я узнал его, ожидая их приезда. Следующим в нашей программе был Тбилиси – впервые для меня и для них, конечно. Этот город всегда значил очень много для меня и вот мы прилетели, осуществляются какие-то формальности, а пожилой чиновник по фамилии Жгенци поневоле коротает время со мной.
– Из Москвы?
– Из Москвы.
– В Тбилиси, канэчна, пэрвый раз?
– Первый. – Сокрушенно.
– Папа-мама тоже из Москвы?
– Тоже.
– В Тбилиси, канэчна, нэ бывали?
И тут чёрт дернул меня сказать, что да, не бывали, но мама моя, урожденная Андроникова, давно мечтает приехать в Грузию.
В одно мгновение всё преобразилось! Товарищ Жгенци, приобняв меня за плечо, во весь голос закричал кому-то и всем – Вано! Васо! Вот товарищ из Масквы, его мама Андроникашвили всю жизнь мечтает пэреехать(!) в Грузию!!
И на ближайшие дни почтенные индийские гости были почти забыты, всё вертелось вокруг мальчишки из Москвы. Когда делегацию привезли смотреть, кажется, домик царя Ираклия, и все мы гуськом в теплых пальто и вязанных шапках (+18, радовавшие тбилисцев, для Индии холодная зима!), шаркая ногами, поползли в узкие двери, раздался громовой голос товарища Размадзе, представлявшего то ли ЦК, то ли горком:
– Стойте!! Пусть князь Ростеван Андроникашвили войдет первым!!
Самое трогательное, что индийцы полностью оценили комичность ситуации и наша дружба стала еще крепче – ничто так не сближает, как юмор, если его понимают одинаково.
Потом настала поездка в Цинандали, где непьющим индийцам настойчиво пытались навязать дегустирование местной продукции; от винных паров и голода кружилась голова, а хозяева, такие внимательные, такие гостеприимные, похоже, совсем забыли, что людям свойственно обедать.
Вечерело, когда кто-то из сопровождающих, глядя в сторону, как-то смущаясь, предложил зайти в гости, в какую-то семью – перекусим, чем Бог послал.
Бог послал стол, не уместившийся в одной комнате и плавно перетекший через коридор в другую. На нём тесно, прижавшись друг к другу, сверкали и пахли пироги, яблоки, пирожки, мясо, рыба, пирожные – перечислять бессмысленно, скажу только, что среди этого великолепия искрились бутылки вина. Десятки, если не сотни, т. к их потом до утра подносили и ставили высокие внимательные юноши. И только цинандали.
Глава делегации г-н Рой на следующий день сказал в интервью по радио, что он никогда не видел столько еды в одном месте.
Это было пиршество во всех смыслах этого слова. Какие люди объединены оказались за необъятным столом, какие лица, какими чувствами горели их глаза.
Кстати. За столом были только мужчины. В самом начале кто-то из хозяев повелительно воззвал: Натэлла! Из кухни появилась высокая, в черном, суровая женщина без возраста. «Поклонись гостям!» Она крестообразно сложила руки на груди и низко поклонилась – никому, а всему застолью. Хозяин сделал отпускающий жест и стал руководить разливанием вина.
У каждого стояли большой бокал, небольшая рюмка и водочная стопка, впрочем, не понадобившаяся.
Я знал, конечно, что мои ректора практически не пьют, но я знал также, что грузинский стол справлялся и не с такими, одно меня интересовало – как?!
Вино разлили аккуратно и точно, индийцы еще не почувствовали опасности. Далее спектакль пошел по прекрасно продуманному сценарию. Вставал тамада, торжественно расправлял седые веселые усы и долго говорил по-грузински. Потом вставал кто-то еще и повторял то же самое на русском. Потом вставал я и старательно излагал этот же тост на хинди. Потом вставали все.
Первый тост, естественно, был «За великий индийский народ!» – но восстановить его, как и последующие, я не в состоянии. Это был трактат, где свободно соседствовали и сливались в едином произведении искусства Неру и Ганди, Калидаса и Тагор, Тадж Махал и «Бродяга». Это была песнь, поразившая меня красотой, задушевностью и умело подобранными деталями.
Индийцы оценили и с благодарными лицами потянулись к рюмкам. «Вах! – с доброй укоризной сказал тамада, – как? За такой великий народ будем пить из таких маленьких рюмочек? Как можно?» Все засмеялись и пригубили из больших бокалов. Нет, – улыбнулся тамада, – у нас так не пьют. Надо вот как выпили до дна, повернули и постучали по дну!
Предложенную игру приняли – все выпили, повернули вверх дном, постучали, засмеялись и сели.
Но тамада был начеку. «Дорогие гости! Выпьем за великий русский народ, народ, давший миру…» – и пошло-поехало, Пушкин и Лермонтов, Толстой и Горький и кого еще только не вспомнил вошедший в экстаз тамада.
Индийцы закивали и… потянулись опять к маленьким рюмкам. «Как?! – изумленно вскричал тамада, а за ним и всё застолье – за индийский пили большими, почему за русский будем пить маленькими?!!»
Выпили – перевернули – постучали.
Сели.
И опять встал тамада – «выпьем за великий грузинский народ, народ Руставели и Важа Пшавелы, царицы Тамары и…»
Выпили – перевернули – постучали.
Рухнули.
Встал тамада.
Потом встал кто-то. Заговорил по-русски.
И снова встал я.
Выпили – перевернули – постучали.
Тостов было множество, еды вдоволь. Тамада, похоже, руководствовался классическим правилом – первые 18 тостов произносит он сам, остальные те, кому он поручает.
Интересно, что пьяных не было, даже индийцы, хоть и раскраснелись, но держались молодцом, только я почему-то, глядя в толстоносое лицо профессора Докраса, убедительно выговаривал ему «пардон, мадам».