И, казалось бы, хватит об этом, пусть не всем нам это понятно, но так было и иначе, наверное, быть не могло – и все же мы лишим себя удивительного урока подлинной, а не ханжеской святости, если не постараемся восстановить некоторые детали их взаимоотношений.
Вернемся же в ту жаркую мартовскую ночь 1872 года, когда после нескольких лет разлуки восемнадцатилетняя Сарада, измученная и смущенная, встретилась, наконец, в Дакшинешваре со своим номинальным мужем.
Мы помним, что он принял ее неожиданное появление доброжелательно; но был и элемент настороженности. И первый же его вопрос к ней выдает его внутреннее беспокойство: «Зачем вы пришли? Чтобы ввергнуть меня в майю?».
[Замечу в скобках, что «Вы» в этой фразе это не прихоть переводчика, он действительно всегда и при всех обстоятельствах, даже наедине, обращался к ней только на Вы. Показателен такой случай: однажды она принесла ему в келью еду; сидя спиной к двери, он не узнал или не разглядел ее и, думая, что это его малолетняя племянница, сказал ей что-то на ты. Его конфуз, когда он понял свою ошибку, был таков, что не только сразу же он извинился, но и наутро специально пришел в ее обитель, чего обычно не делал, и настойчиво просил у нее прощения, чем, понятно, привел ее в немалое смущение. Деталь ничтожная, но очень характерная].
Для русского уха приведенный выше его вопрос, скорее всего, невнятен, но в Индии смысл его ясен каждому, даже невинной девушке – Вы хотите спустить меня с духовного уровня на телесный? В этих обстоятельствах трудно выразить яснее тревогу отшельника, затворника, удалившегося от мира, прекрасно сознающего права этой почти незнакомой ему, но связанной с ним узами брака красивой девушки. И она поняла его с полуслова.
Ее спокойный ответ предопределил всю лежащую перед ними жизнь – и ее, и его.
«Зачем, – вопросом на вопрос встретила она его слова, – зачем я должна так поступить? Я просто пришла помогать Вам на Вашем религиозном пути».
Много лет спустя, один из учеников Рамакришны, его апостолов, как их часто называют, свами Тапасьянанда восторженно прокомментирует эти ее слова: «только женщина неординарной чистоты сердца может ответить так В ее ответе не было ни позы, ни лицемерия, ни желания угодить кому-либо. В ее спонтанном ответе вся чистота ее натуры, чистота того идеала, который подсознательно стал целью для нее – в той же мере, что и для ее мужа».
Но Рамакришна, удовлетворенный и обрадованный ее реакцией, был, однако великим знатоком человеческих отношений и понимал, какие соблазны и искушения могут преследовать его юную жену в будущем, когда она поселится рядом с ним. И он призвал себе на помощь все силы неба и космоса, свою покровительницу и заступницу – великую богиню Кали, жрецом которой он был. Денно и нощно молодой мистик слал божественной Матери свои исступленные молитвы – освободи, о Матерь, Сараду от телесных желаний, сделай ее навсегда чистейшим спутником моей жизни!
Мы знаем об этом из его собственных воспоминаний о первых месяцах пребывания Сарады в Дакшинешваре. А из ее позднейших рассказов мы знаем и то, что он в это время жестоко проверял ее непорочную чистоту помыслов – не менее шести месяцев по его решению она спала рядом с ним в его келье, как бы сдавая экзамен на отречение от плотских удовольствий – и лишь потом, успешно преодолев все искушения, перешла жить в свою постоянную башенку.
Но этому переходу предшествовала поистине грандиозная церемония, забыть которую или преступить через которую ни он, ни она никогда не могли и которая окончательно и бесповоротно закрепила высокую духовность их союза.
К тому времени Рамакришна уже наделил Сараду своим отличительным даром – при одной мысли о божественном переходить в состояние транса, в то измененное состояние сознания, когда переполненный высшим блаженством адепт теряет всякую связь с окружающим его земным миром и не реагирует, как мы помним, на внешние раздражители (кстати, все имеющиеся фотографии Рамакришны были сделаны именно во время таких трансов, чрезвычайно сильно действовавших на всех, кому посчастливилось присутствовать при них).
Заметим, что в учении Рамакришны одним из важных элементов негативного характера, т. е. тем, от чего должен, хотя бы внутренне, отречься всякий взыскующий Истину, является соединенное понятие «женщины и золото» («каминканчан» – бенг.), что означает, разумеется, похоть и алчность. В то же время, вся его личная религиозная практика построена, в основном, на поклонении великому Женскому Началу, как первопричине и основе существующего мира. В этом нет никакого противоречия и вполне логичной выглядит, например, экзальтированная реакция лучшего из его учеников гениального Вивекананды, когда много лет спустя он со слезами обратился к атаковавшим его в Риме местным проституткам, называя их сестрами – поразительно, пожалуй, лишь то, что ни слова из его пламенной речи не понявшие итальянские путаны разрыдались в ответ и стали целовать края его одежды, повторяя «О, Божий человек!».
Любая женщина для Рамакришны и Вивекананды и их последователей была, прежде всего, воплощением Вечной Женственности, великой Матери, но чтобы она осознала свое предназначение, мужчины должны узреть в каждой из них божественный лик, причем не в переносном, а в прямом смысле этого обязывающего слова.
Отсюда советы Рамакришны, обращенные не к монахам, а к обычным людям, грихастхи, домохозяевам – он не рекомендовал им уходить из мира, взваливая на себя непосильную для них ношу безбрачия и религиозной аскезы, – но им следовало видеть Мать и Сестру во всех встреченных женщинах, а особенно в той, которую подарил им бог любви Кама.
И для себя, естественно, Рамакришна не делал исключения, разве что максимализировал требования. И на данную ему Богом жену он не мог смотреть иными глазами. Но ему было важно, чтобы и она, несмотря на достойную скромность и застенчивость, полностью осознала себя в этом божественном качестве. Он хотел катарсиса, ослепительного очищения и освящения той девичьей жизни, которая и так со всем смирением была положена к его ногам.
И вот настал этот день, день величайшей мистерии, разыгравшейся в утлой келье жреца в храме на берегу Ганга, совсем недалеко от предместий столицы Британской Индии Калькутты.
Мы не знаем точно, когда это произошло, но в любом случае это стало точкой отсчета для их отношений, выведенных на запредельно высокий уровень той удивительной ночью, свидетелей которой не было. В ту ночь Рамакришна всей силой своего жреческого дара возвел Сараду на трон богини Шодаши, Матери Универсума, Шри Видья или Трипуры-Сундари. Все эти имена скрывают юную богиню, почитание которой в человеческом облике, хотя и редко встречается, но не запрещено священными текстами. Суть обряда при этом заключается в том, что молящийся сначала поклоняется прекрасной девушке как символу юной богини, а потом как бы происходит слияние смертной девушки и бессмертной богини. Обряд абсолютно подходил нашим молодым супругам, как будто специально был придуман для них.
Для Сарады ее участие в ритуале было несколько неожиданным. Рамакришна, позвав ее на церемонию, ничего не объяснил заранее. Возможно, ее немного удивил антураж – в его ночной келье не было никого и его богослужение было направлено на изящный деревянный трон, стоявший в ту ночь посреди его комнаты, – но никаких изображений божества Сарада, наблюдавшая от дверей, не увидела. Долго шло чтение нараспев священных мантр, синим дымком исходили ароматические палочки и когда он взял ее за руку и провел к трону, она была уже почти в забытьи. Он усадил ее на трон и сконцентрировал весь ритуал на ней как на живой богине – он пел ей гимны, преподносил жертвы, раскрашивал ее лицо и постепенно оба они потеряли сознание и снова очнулись, и всю ночь продолжалось это необычное действо, переполнившее их души воистину божественным экстазом.