Я расскажу сейчас о своей встрече с этой Троицей, не вспоминая из дня сегодняшнего день минувший, а словами, вылившимися в тот самый вечер, словами своего дневника, ничего не изменяя и ничего не добавляя Сейчас я смотрю на тот день куда более серьезно, но дневник зато полон деталей. Того меня, что записывал по свежим следам свои впечатления, давно уже нот на свете – так имею я право изменять что-то в написанном уже несуществующим я?
Здесь есть и второстепенные персонажи, я не рассказываю о них, они важны для атмосферы, не более того; имена я не изменял, чтобы полностью избежать соблазна беллетризации.
Итак, мы с вами снова а 1985 году (за месяц до начала перестройки, подумалось вдруг) – и слово автору дневника:
«16.03.85. Время, назначенное нам, приближается. Приезжаем в Канчипурам. Величественное зрелище возвышающихся гопурамов. Оставляем туфли в машине. К нам подскакивает некто, нас поджидавший – оказывается сейчас Шанкарачарья на пудже, надо обождать полчаса.
Идем в комплекс храма. Величественно, как и издали, но есть элемент запустения, несегодняшности какой-то.
Внутри храма забавный эпизод – полуголый жрец с блюдом, на котором пляшет невысокое пламя, подходит к каждому из нас и доброжелательно справляется – как Ваше имя?
Потом перед изображением толстопузого Ганеши совершает действо, вплетая имена моих спутников в санскритские мантры. Подходит ко мне, надевает на секунду мне на голову что-то похожее на грелку для чайника и тоже спрашивает – как Ваше имя?
Я несколько растерялся и говорю – имя у меня слишком длинное. Он кивнул радостно, повернулся к слонику в нише и – о, Боже, – слышу как в санскритских мантрах звучит вместо моего имени «имяуменяслишкомдлинное»!
Во дворе манговое дерево. Жрецы уверяют, что ему чуть ли не тысяча лет, но видимо лет 400 есть. Якобы оно дает манго 4-х разных сортов. Видимо, мичуринское.
В принципе, почему бы и нет.
Медленно возвращаемся к резиденции Шанкарачарьи.
Там уже суета страшенная – живой Бог, оказывается, уже вышел, суетятся те немногие (очень немногие), кого допустили. Их расшвыривают рыжие полуголые брахманы, нечто вроде охраны. Меня, впрочем, они, наоборот, вытаскивают в первый ряд.
Совсем рядом, у стены, на коврике сидит маленький, как обезьянка, очень старенький человек, сквозь оранжевое одеяние проглядывает почти отсутствующее тело. В руках какой-то ненастоящий жезл, вроде детского лука. Голова прикрыта куском одеяния Глаза почти не видят. Седая щетинка. Ощущение игрушки в руках здоровых, блестящих голыми грудями брахманов.
Люди падают ниц во весь рост – впервые вижу такое. Перед старичком, занимающим щемяще мало места в углу, в тени, ставят фрукты – подношение верующих. Он слабо поворачивается на коврике, чтобы все могли его видеть, поворачивается как бы подчиняясь чьей-то команде.
Рядом на корточках садится один из брахманов и начинает кричать в большое ухо на маленькой голове – большие уши это символ мудрости. Он слушает, полуотвернувшись. Брахман громко говорит и я слышу – свое имя, на этот раз почти правильно – профессор Рыбаков. Старичок никак не реагирует, только поводит рукой и меня не покидает жалость – оставьте его, вы же видите, что он ничего уже не понимает.
Но старичок, почти поднимая тонкими пальцами веки, взглядывает на меня – и волна доброты касается меня. Я ощущаю ее тепло и силу. Рука делает благословляющий жест, толпа замирает от благоговения, а рука слабо указывает на фрукты и на меня – и тут же добры молодцы из охраны, разбрасывая стоящих, бросаются ко мне с фруктами. Восторг толпы достигает апогея – мне дарован не только даршан, даже не только благословение, но и прасад. Это высшая честь, какой только можно ожидать.
Помимо воли, я растроган. Но главное я узнаю позднее – вообще сегодня он вышел к людям, чтобы специально даровать даршан мне. Оказывается, ему заранее доложили и он за два дня назначил мой приход в определенное время. Потому-то и ждал нас некто у входа в храм. Мало того – он вышел несмотря на то, что у него сильно поднялась температура.
Прасад – виноград и яблоко – съедаем все вместе – я, Ралан и Прабху, остатки отдаем шоферу. Если святой прасад, то я думаю, его можно есть немытым.
Больше делать нечего, у Шанкарачарьи «день молчания», говорить он со мной не будет. Но мужики-брахманы велят мне не уходить – сейчас специально для меня выйдет молодой Шанкарачарья.
Он выходит внезапно, нежный юноша, очень застенчивый, с любопытно-испуганными глазами, тоже в оранжевом, тоже с кривоватым жезлом. Мы с одинаковым состраданием смотрим с минуту друг на друга, прямо в глаза. И опять мне почему-то жаль этого ребенка с такой поломанной и сложной судьбой, с великой ношей на мягких плечах Он уходит, не обращая внимания на толпу, уходит учиться быть Богом. За ним уносят большую книгу, раскрытую на старинной деревянной подставке.
Мои спутники вне себя от счастья. «Какой великий день для Вас!» – говорят они мне почтительно. А я чувствую какое-то разочарование. Все-таки хотелось контакта, разговора, ответов на мои вопросы.
Ничего – утешают меня экономист Ралан и специалист по образованию в Сингапуре Прабху– завтра Вы увидите среднего Шанкарачарью и поговорите с ним. Он сейчас главный, т. к старый уже физически удалился от мира, а младший к нему еще не готов. Средний же передал уже, что будет говорить со мной – правда, не завтра, завтра я увижу его на церемонии, которая тоже выпадает не каждому индусу в его жизни, а поговорить с ним будет можно во вторник.
Мы уходим, садимся в машину, надеваем там туфли и едем. Ралан вскоре выходит, он остается в Канчипураме. Мы возвращаемся в Мадрас с Прабху. Заезжаем в Теософское общество, забираем книги – по-моему, чепуховые, и, наконец, я дома, в своем прохладном современном номере, отдающем американской стерильностью. И не верится, где мы были и что мы видели.
17.03.85. Едем в храм, где состоится церемония возвращения божественной силы установленному в храме лингаму, которая была изъята для того, чтобы дать возможность провести в храме реставрационные работы. Сегодня сам Шанкарачарья должен вернуть ее обратно. Издали уже видно, как собираются люди. У храма пожарная машина, временные заграждения, полиция.
Оставляем туфли у загородки, а сами топаем по грязи к обратной стороне храма. Там разрисованный живой слон, черный, как негр.
С нашим пропуском нам разрешают пройти на самые лучшие места, где народу мало и откуда все должно быть видно. Охотно водят, пускают, сами ведут. Удивительно.
Суть церемонии в том, что в определенный момент для возвращения божественной силы Шивы с гонурама и других мест храма будут лить священную воду. Но до этого ее еще должны пронести вокруг храма.
Долго ничего не происходило. Когда толпа заволновалась – идет святой человек, идет святой человек! Под уханье музыки, под крики – Да здравствует Шива! средний Шанкарачарья, действительно появился.
На фотографиях он выглядит достаточно земным и жестковатым. В жизни меня поразила та же детскость, которая проглядывала в старшем и младшем Шанкарачариях. Его тоже волокли вошедшие в раж темнотелые брахманы (впрочем, темнотелые лишь в сравнении: скажем, со мной, вообще же они намного светлее всех остальных), от также держался за свой кривоватый жезл, проплывая в объективе моего аппарата, и то же любопытство было в его взгляде, брошенном на меня – хотя чего ему особенно любопытствовать, если он сам дал разрешение мне быть и снимать.