Марика вздохнула. Погладила витую рамку зеркала пальцем, пошевелила под одеялом вывихнутой лодыжкой.
Как сильно она, оказывается, привыкла к этому тусклому свету в собственном «домике», к загадочным, но заставляющим задуматься советам Лао, даже к постоянным синякам привыкла. В первый день похода ноги болели неимоверно. Тогда было холодно, тогда она едва не выла от мороза и ломоты в конечностях. После — ступни сводило от вечной сырости, натруженности, от сложных, многочасовых марш-бросков.
А теперь привыкла. И уже перестала замечать их.
Ничего не болит, переходы в несколько километров не пугают. Воздух свежий, пейзажи красивые, ночи тихие, когда с неба не льет, как сегодня… В первый день она думала, что выжить в подобных условиях невозможно, а теперь ценила каждую мелочь. С интересом заглядывала под крышку котелка — что там сегодня на обед? — научилась интуитивно улавливать близкие изменения погоды; радовалась как предстоящим подъемам, так и новым спускам; перестала страшиться встреч с людьми. Все дальше, все ближе…
Ну что ж… Теперь совсем близко.
— Слушай, Лао, — размышления неожиданно прервались, — я вот хотела спросить…
На экране из тумана выплыл знак вопроса: о чем, мол?
— Ты для меня столько делаешь… Да, иногда странно говоришь, иногда непонятно, но все равно стараешься, даешь советы. Скажи, а я могу что-то сделать для тебя?
На долгие несколько минут Лао впало в ступор — туман свернулся в спираль, но новый текст не возник.
Неужели никто раньше о таком не спрашивал, или она ляпнула что-то не то?
— Эй? Ты чего? Я просто подумала, вдруг я что-то могу…
«Просто скажи мне „спасибо“. Этого достаточно».
Марика долго смотрела на ответ. Удивилась, обрадовалась и расстроилась: так просто?
— Спасибо, — прошептала с чувством.
На душе защипало.
Ей снилась палата — та же серая и унылая больничная палата, которую она однажды увидела в Долине Страхов, только в этот раз не было ни доктора, ни прохода рядом с дверью, за которым раздваивалась реальность.
Марика сидела и смотрела в единственное окно. На тумбочке лежали лекарства: наполовину пустые блистерные упаковки с таблетками, ампулы, пипетки, спреи, комок использованных бинтов, заляпанных чем-то желтым и маслянистым. На босых ступнях вновь болтались старые разношенные тапочки.
Серая пижама, ощущение тоски и безысходности, долгой и затяжной болезни. Наверное, она здесь уже долго. Наверное, здесь же и умрет.
Дверь скрипнула.
Марика повернула голову.
Вошел одетый в больничный, накинутый поверх пиджака халат Ричард; хрустнула в его руках окутывающая цветы прозрачная обертка, качнулись концы завитых ленточек — ярких, розовых — словно насмешка.
— Привет, родная. Как ты?
— Я? — тяжелая пауза. — Хорошо.
Наверное, хорошо.
Он неуверенно застыл на пороге, а потом шагнул внутрь и закрыл за собой дверь. Коридор не двоился — она заметила. Второпях попробовал поставить букет в низкий граненый стакан, понял, что тот не устоит, и тогда просто положил цветы на тумбу, поверх лекарств и грязных бинтов.
— Я принес тебе мирацинты. Ты их любишь.
Она безразлично кивнула. Ричард — непривычно встревоженный и заботливый — уселся на пустую, стоящую у стены напротив застеленную кровать; одиноко и жалобно скрипнула пружина.
— Как ты себя чувствуешь сегодня?
Марика задумалась. Если он спрашивает про сегодня, то, вероятно, приходил и вчера? А как она себя чувствовала вчера? Память оставалась мутной, как поверхность Лао; неизменным было лишь ощущение болезни — сковавшего тело неизвестного недуга.
— А как я себя чувствовала вчера?
Посетитель смотрел на нее ровно, как из-под маски. Не человек, а бледная статуя. Почему-то она совсем не порадовалась его визиту.
— Ты приходил вчера?
— Я прихожу каждый день, — тихо и будто оправдываясь, ответил мужчина. — С тех пор как ты…
— А почему не пришел Майкл?
— Кто?
— Майкл. Пусть он придет, скажи ему.
— Кто такой Майкл?
На этот раз тишина сделалась душной, как вата.
— Марика, ты бредишь? Вчера этого не было. Не было таких вопросов.
Она улыбнулась. Почти весело.
— А сегодня есть. Ты ему передай, ладно? Я жду его. Очень. Тогда все наладится.
Сгорбившийся, одетый в мятый белый халат Ричард смотрел на Марику укоризненно.
Она отвернулась и устремила взгляд за окно, на серое, без туч, ровное, серое, прогорклое, как размазанная по ватману сажа, небо.
Проснувшись, она долго слушала, как посапывает снаружи Арви, как стучат капли, и сверлила взглядом темный полог. Спустя несколько минут поняла: не уснет. Зашебуршилась, выбралась из-под одеяла, расстегнула замок палатки — внутрь потянуло сыростью. Проснулся Арви.
Марика сунула ноги в кроссовки, долго возилась со шнурками, потом задом выползла из палатки и закрыла замок. Успокоила сервала — тот вновь улегся на каменистый пол, — подошла к выходу из пещеры и какое-то время стояла, глядя на отсыревший под ночным ливнем лес, на темное, беззвездное небо, на гладкие, влажные спины камней у входа.
Кошмар. Ей вновь снился кошмар — со всяким случается. Полетает вокруг, покружит в воздухе, а затем рассеется, отлипнет, а вместе с ним уйдут и противные ощущения.
Она здорова. Полностью здорова. А если не так, то вернется и проверится, чтобы не волноваться впустую. И вообще, совсем скоро волноваться не придется — ведь она собирается попросить у пилона здоровья.
Влажный прохладный воздух бодрил голову и тело, сон медленно таял.
Марика уже было хотела вернуться в палатку — зарыться в теплое одеяло и закрыть глаза, — когда услышала позади голос:
— Не спится?
Она резко обернулась, застыла и напряглась.
У дальней стены пещеры стоял, опираясь на посох, старичок в светлом одеянии. Длинноволосый, седой, почти белый и… светящийся. В подвязанном поясом балахоне до пола.
«Призрак, — подумалось ей со страхом, — это же призрак».
Она молчала, молчал и старичок. Смотрел на нее задумчиво, но не враждебно, а, скорее, доброжелательно.
— Не спится, правда? — повторил он чуть шелестящим, слышным будто издалека голосом. — Вам снятся кошмары.
— Да, — зачем-то подтвердила Марика и замолчала, будто глотнула воды.
Откуда тут старик?
— Я понял, — тем временем продолжил призрак, — я знаю, чувствую.