Утеплившись, Марика подхватила поклажу с земли и закинула ее на плечо. Под подошвами заскрипел снег. С трудом переставляя ноги — сапоги при каждом шаге утопали в снегу почти по колено, — она медленно и неуклюже двинулась вперед.
Если забыть о тревогах, здесь, под раскинувшимся над горами бескрайним ультрамариновым океаном неба, царило ощущение удивительного покоя. Синий и белый, белый и синий, с оттенками голубого в прогалинах. Глубокие тени ущелий, серые спины камней, седые верхушки деревьев. Скрип собственных подошв, царапающий щеки ветерок, качающиеся ветви.
Время застыло, мысли склеились, остался лишь путь вперед.
Куда… Зачем…
Существовали ли здесь люди? Постройки, живность, цивилизация? Находилось ли здесь хоть что-нибудь помимо укрытых белизной пейзажей, от которых неизменно захватывало дух? Как получилось, что за бабкиной дверью, где, по идее, должна была уместиться максимум каморка, раскинулись километры горных кряжей?
Наваждение. Иллюзия. Все это не могло, попросту не должно было быть настоящим, но именно таковым оно и являлось. Снег — спрессованными кристалликами льда, деревья — покрытыми шершавой корой стволами с гнутыми ветками, иглами и шишками, камни — твердыми, местами треснувшими валунами, холодными и жесткими. Настоящее. Все настоящее.
Солнце стояло в зените.
Марика не могла определить, насколько удалось спуститься, но вокруг сделалось теплее. Иногда ей казалось, что она следует по заметенной и запорошенной, но все же тропке, протоптанной неведомыми предшественниками, а в иные моменты это ощущение полностью терялось — ноги бороздили девственно-чистый мягкий снег, лежащий с основания времен.
Хотелось пить.
Говорили, что снег есть опасно, и она не решалась. Надо бы растопить, отфильтровать, согреть, но голова не сохранила деталей, как именно это сделать — лишь обрывочные фразы из ТВ-программ по способам выживания в суровой среде обитания. Почему она не училась? Не смотрела, не внимала, не мотала на ус? Тогда не считала нужным и теперь бы не считала, если бы не это…
Ничего. Просто двигаться вперед — это пока все, что требуется. Где-то там дорога закончится, семечки будут применены, и откроется дверь на выход.
А пока — просто вперед.
Несмотря на слезящиеся глаза и наваливающуюся усталость, Марика зашагала быстрее.
* * *
А еще через час произошла и первая встреча.
Все это время она старалась смотреть лишь под ноги — отраженный от сугробов свет слепил, — лишь изредка оглядывалась по сторонам, чтобы не упустить не то знака, не то указателя, хоть какого-то признака верного направления — глухо.
Слезы текли не переставая. Кто бы сказал, как нужны в горах солнцезащитные очки! Черт бы подрал эту бабку…
Человеческую фигуру, привалившуюся спиной к камню, она распознала не сразу. Бежевое и черное — то ли бревно, то ли коряга, кто бы всматривался в каждый силуэт. Только через полминуты, когда присыпанная тропка свернула к валуну, взгляд выхватил шапку, а за ней — телогрейку и руку, опирающуюся на палку.
У камня стоял человек. Дед.
Марика сбавила шаг. Точно, так и есть: дед. Одетый в замусоленную телогрейку длиной до колен, на ногах такие же, как на ней, Марике, меховые сапоги, на голове черная кроличья шапка, из-под которой торчат седые лохмы. Одна рука — в толстой рукавице размером с боксерскую перчатку, вторая варежка рядом. На снегу рядом с валуном бесформенной кучей лежал знакомый коричневый рюкзак.
Змейка следов огибала камень и уходила по тропе, ведущей к другой стороне той же горной вершины; значит, дед спускался оттуда.
Она подошла ближе и почти остановилась, не способная решить, стоит ли начинать диалог. С одной стороны, вперся бы он ей в три часа ночи, этот старче — у нее своя дорога, у него своя; с другой, вдруг они всего лишь вдвоем на Уровне, и старик знает о чем-то полезном?
Но незнакомец, видимо, не имея в голове той же дилеммы, заговорил первым:
— Здравствуй, девка!
Марика от такого приветствия фыркнула. Остановилась.
— Здравствуй, дед.
— Куда путь держишь?
Да если бы она сама знала.
— Вниз.
Наверное… Куда же еще?
Они помолчали, глядя друг на друга. Не друзья и не враги — пересекшиеся волею судьбы путники. Случайно или намеренно, на минуту, час или всю жизнь — не разберешь. Марику встреча удивила и насторожила, деда, очевидно, обрадовала.
— Может, еда у тебя есть?
Марика разочарованно покачала головой — она хотела спросить его о том же.
— А где брать, не знаешь?
— Да ничего я тут не знаю. Ни куда идти, ни где ночевать, ни чем питаться.
— Вот и я тоже…
Ясно. Полезного мало.
— Может, вместе… — начал было он, когда Марика развернулась и зашагала вниз по тропе.
— Нет, — ее голова решительно качнулась. — Каждый сам, ладно? Без обид.
Ветерок шевелил белые усы и бороду; девушка, тяжело переставляя ноги, уходила прочь.
* * *
Привал получился вынужденным и необходимым: хотелось сходить по нужде, просушить на солнце взмокшие внутри сапог носки и просто отдохнуть. Ноги гудели.
Спустя какое-то время нашлось подходящее место: сосна с прогалиной позади, а перед сосной — плоский широкий камень, прогретый лучами.
Марика свернула влево. Быстро справила нужду за деревом, обогнула толстый ствол, огляделась и умостилась на покатый булыжник.
Удобно. Вот только отчаянно хотелось пить. И есть. Но если с едой еще можно повременить, то с водой уже никак: от свежего воздуха, непривычной нагрузки и обезвоживания начинала болеть голова.
За спиной, словно ряд тугих мачт, поскрипывал лес; впереди, через заметенный спуск, который Марика про себя назвала «дорожкой», начинался обрыв. Там внизу лишь лед, камни и растущие на безмерно далеком дне деревья. Нет, к краю она приближаться не решалась (вдруг снег скрыл от глаз трещины в земле?), но изредка поглядывала на расстилающийся в долине пейзаж. Казалось, зеленый цвет там становился пышнее, все еще ни жилья, ни признаков других людей, но растительности больше, а снега меньше. Значит, туда и следовало идти. Может, там водятся кролики или какие хорьки…
Охотничьего снаряжения нет, навыков охоты тоже. Беда.
Она стянула опостылевшие сапоги, поставила их рядом, вытянула ноги, устало опустила голову и на какое-то время застыла.
Вчера, заполняя заявку, она всего лишь хотела совершить хоть что-то отличное от привычного, оправдаться перед собой за бессилие, а кое-где и за бездействие, хотела показать: видишь, мол, я тоже что-то делаю? Не сижу, сложа руки, пытаюсь что-то изменить. Но хотела ли она и была ли готова к настоящим изменениям?