Русский израильтянин на службе монархов XIII века - читать онлайн книгу. Автор: Александр Койфман cтр.№ 2

В голове еще шум, но уже могу открыть глаза и приподняться. Тьма понемногу расплылась, светает. Практически все вижу, но смотреть не на что. Поблизости нет ни моего бронированного медико-санитарного транспортера на базе «Ахзарита» ^[1], ни его обломков. И нет следов гусениц. Ничего нет, один песок. Этого не может быть. Меня не могло отбросить так далеко. Если эвакуировали бронетранспортер, то почему меня не подобрали. И где все-таки следы гусениц? Ветра нет, их не могло засыпать так быстро. Собрался с силами и сел. Хорошо, в теле слабость, но руки и ноги меня слушаются. Я живой и, по-моему, даже не ранен. Ссадины на щеках и лбу не в счет, это ерунда. Встаю, и солнце просыпается, почти. Понятно, где запад, а где восток. Вокруг, кроме песка, ничего нет, значит, мне идти на восток, в Израиль. Там, где-то рядом, кибуцы и мошавы ^[2]. Делаю несколько шагов, ноги слушаются, я был просто оглушен. Хочется пить, но фляги с водой нет. Ничего, пару километров пройду без воды. А если потребуется, то и больше.

Иду уже полчаса, солнце встало, безжалостное августовское солнце печет, хочется пить, но вокруг ни деревца. Где же эти тенистые кибуцы? Я же помню, мы много раз проезжали через них. Они через каждый километр. Идти все тяжелее, сейчас лягу и немного отдохну.

Прихожу в себя от сильных толчков в бок. Это даже не толчки, это удары. Открываю глаза, передо мной толстый бедуин. Бесцеремонно тычет палкой в мой бок. Что-то говорит. Говорит по-арабски, я не понимаю. Говорю ему, что не понимаю. Но он с удивлением прислушивается к моим словам и снова говорит что-то по-арабски. И говорит странно. Я не знаю арабского языка, но в больнице приходится слышать разговоры арабов и даже перекидываться с ними отдельными словами: в нашей больнице Западной Галилеи половина пациентов и многие из персонала арабы. Совсем другие интонации. Толстый бедуин злится, бьет меня своей палкой. Он что, с ума сошел? Сейчас встану и задам ему по первое число. С трудом поднимаюсь, голова кружится, но я сжимаю кулаки и надвигаюсь на него. Он отскакивает в сторону, из-за него выскакивает молодой бедуин и тычет мне в бок копье, настоящее копье. Больно, они что, с ума все посходили? Оглядываюсь – сзади меня тоже стоит молодчик с копьем. Хватаюсь за пистолет, благо он у меня сохранился, но сильный удар по голове сбивает меня с ног. Снова теряю сознание.

Когда пришел в себя, обнаружил, что связан, одет в какой-то драный, вонючий халат и лежу животом на вьюке поперек спины верблюда. Медленно качаюсь вместе со спиной верблюда. Все тело болит, кажется, я ранен, по крайней мере, бок, куда мне ткнули копьем, мокрый от крови. Так я еще истеку кровью. Кричу, кричу несколько раз. Верблюд останавливается. Ко мне подходит какой-то старик в чалме и смотрит на меня. Глазами показываю на кровоточащий бок и кричу, что истекаю кровью. Удивительно, он, кажется, понимает меня. Старик говорит на иврите, на каком-то ужасном иврите, что ничего страшного, что он смазал мой бок мазью. Еще удивительней, что я не разбираю его слов, они очень странные, но понимаю, что он говорит. Он опять говорит:

– Придем на место, я еще раз посмотрю.

И снова качаюсь на верблюде. Пытаюсь все вспомнить по порядку. Вчера было первое августа две тысячи четырнадцатого года. Я в Газе, наш санитарный бронетранспортер временно придан танковому батальону, который уже вторую неделю воюет в Газе. Нас вызвали забрать раненного снайпером солдата. Вероятно, из какого-то туннеля выскочил палестинец и саданул в нас противотанковой ракетой. Все просто и понятно. Но откуда здесь, в полосе боев, бедуины? Кто их пропустил? Почему нет ни наших солдат, ни палестинцев? Ничего не могу понять. Очень хочется пить.

Очнулся или проснулся? Кругом шум, крики. Мы идем в каком-то городе или деревне? Поворачиваю голову и осматриваюсь. Господи, какое убожество. Глухие, без окон дома, впрочем, это не дома, а какие-то каменные и глиняные лачуги. Навстречу нашему каравану по узкой улочке пробирается тележка, запряженная осликом. Теперь я вижу, что мой верблюд практически в хвосте каравана. Сзади видны стены, высокие стены. Зачем деревне такие высокие стены? Наконец мой верблюд останавливается. Меня частично развязывают и стаскивают с верблюда, вернее, с тюков. Ноги отказываются идти, но громкий окрик и удар палкой заставляют меня передвигаться со связанными ногами в сторону каменного сарая. Там мне развязывают руки, но оставляют связанными ноги.

В сарае у стен на полу солома. Присаживаюсь на нее и прислоняюсь к стене. Вытягиваю вперед ноги. Все-таки лучше, чем лежать на верблюде. В сарае нас с десяток. Да, пять негров, три непонятных мужика восточного типа и один явно европеец. Лицо грязное, заросшее волосами неопределенного цвета. Но на голове они рыжие. Наверное, поэтому я сразу решил, что это европеец. Он сидел у стены напротив меня, и я его спросил:

– Говоришь по-английски?

Он недоуменно посмотрел на меня и ответил на ломаном английском:

– Да, я гел, немного говорю по-английски. Меня зовут Гордон.

Он увидел, что я не понимаю, и добавил:

– У нас, в нашем клане не говорят по-английски, но я почти два года был в армии Ричарда ^[3]. И вот уже больше двадцати лет мучаюсь в этой Богом проклятой стране.

– Обожди, какого Ричарда?

– Как какого? Благородного Ричарда Львиное Сердце. Мой хозяин Фергюс ^[4], четвертый граф Бухана из Мормеров Бухана ^[5], передал нас, пятнадцать мальчишек из Бухана, Ричарду, когда он собирал армию для похода в Святую землю. И вот теперь я остался один из пятнадцати. Все умерли здесь. Ричард не взял нас с собой, когда собрался возвращаться в Европу. Просто передал своему племяннику Генриху ^[6], графу Шампанскому. Мы сопровождали его, когда он поехал в тысяча сто девяносто втором году в Тир ^[7] сообщить Конраду Монферратскому ^[8] о его избрании королем Иерусалимским. И вместо этого попали на похороны. А через восемь дней Генрих женился на беременной вдове Конрада и получил корону. А потом я воевал несколько лет в его войске, до самой его смерти. Хорошее было время, особенно после смерти Саладина ^[9] в тысяча сто девяносто третьем году. Потом стало хуже. В тысяча сто девяносто седьмом году умер король Генрих, и на его вдове женился Амори ^[10], брат Ги де Лузиньяна ^[11]. И тоже стал королем. Я перешел в его армию и служил ему до тысяча двести пятого года, когда он умер. Все надеялся получить землю во владение. А вместо этого – ты видишь сам. Все пришло в упадок.