Постсоветский мавзолей прошлого. Истории времен Путина - читать онлайн книгу. Автор: Кирилл Кобрин cтр.№ 32

Итак, быть ирландцем значило быть католиком и говорить на ирландском; в каком-то смысле для многих в Ирландии это до сих пор так. Соответственно, католицизм – способ национальной идентификации, примерно как сегодня в России – православие. Поэтому «Пасха 1916 года» – не просто общехристианская Пасха, это специальная «ирландская Пасха», где страсти Господни слились со страстями Республики. В таком случае церковный календарь теряет свой всеобщий христианский характер и становится Национальным Календарем, который гораздо важнее обычного, универсального, западного, светского. Восстание 1916 года – Пасхальное, а не Апрельское, оттого оно Ирландское, а не просто одно из многочисленных событий в процессе распада империй в XX веке.

Через полтора года после Пасхального восстания в Дублине в России произошла Октябрьская революция. Мы не будем здесь обсуждать, какие именно события случились 25 октября 1917 года в Петрограде, – об этом написано очень много. Напомню лишь одно обстоятельство, впрочем тоже общеизвестное. До относительно недавнего времени в СССР годовщины и юбилеи Великой Октябрьской социалистической революции отмечали с несоизмеримо большей помпой, нежели подобные события в Ирландии, – 7 ноября. За Октябрьскую революцию пили в ноябре. Вот здесь две революции – ирландская и русская – сходятся, в факте хронологической путаницы и в факте того, что эта путаница в обоих случаях была следствием очевидного идеологического расчета. Об Ирландии мы только что говорили, посмотрим, как обстояло дело в СССР.

Формально все понятно: 25 октября – по «старому» (юлианскому) календарю, а 7 ноября – по «новому» (григорианскому). Конечно, забавно, что один из двух существовавших много веков календарей определяется как «новый» по отношению к другому, столь же неновому, но для России это было именно так. Можно, конечно, приписать существование до начала 1918 года собственного церковного календаря особой русской богомольности, традиционности и прочему, однако все гораздо прагматичнее. После реформ Петра Великого Русская православная церковь стала государственной институцией, соответственно, ее календарь превратился в «календарь Империи», потеряв какой-либо церковный смысл. Календарь, как и сама православная церковь со светским обер-прокурором во главе, стал элементом государственной идентичности, а начиная с Александра III, который принялся поощрять русский национализм (что в перспективе привело к распаду империи), – и национально-государственной идентичности. То, к чему стремились ирландские республиканцы, к тому времени уже давно было частью российской имперской идеологии. «Русский без православия – дрянь, а не человек», как выразился Достоевский. В этом известном высказывании классика не следует, однако, видеть обычную ругань в отношении неправославных русских. «Дрянь» в то время значило немного другое; у Даля читаем: «дрянь – собират. сор, мусор, хлам, грязь, нечистота; все никуда негодное, ветхое, плохое, ничего не стоющее». То есть, по Достоевскому, неправославный русский прежде всего негодный, плохой русский, отпавший от большого народного тела, ставший сором. Более красноречивого определения национальной идентичности посредством искажения религии, которая на самом деле стоит на идее универсального и всеобщего, представить невозможно.

Итак, «старый календарь», «старый стиль» – о том, что Россия есть Империя, что Империя есть Православие, а принадлежность к России и Православию, за небольшим исключением, совпадает. Октябрьская (по старому стилю) революция – о том, что со всем этим особенным, национально– и религиозно-ограниченным отныне покончено. Большевики устраивали не переворот и даже не захват власти в отдельно взятом городе или стране. Они нацелились на Мировую революцию, которая избавит человечество от эксплуатации, национальных границ и, конечно же, от странных заблуждений под названием «религия». Одним из шагов к этому стал переход на всеобщий календарь, на григорианский, который опять-таки не имел уже никакого церковного значения и указывал лишь на принадлежность к человечеству целиком. Потому праздновать годовщины и юбилеи Октябрьской революции решили не в октябре (когда она произошла, ведь тогда в действии был еще «старый стиль»!), а в ноябре, то есть в мировом масштабе.

Пасхальное восстание возвращало ирландский народ как бы «домой», «к себе», в собственную изобретенную деятелями «Кельтского Возрождения» идентичность и собственную отгороженную от Британской империи и от мировой войны жизнь. Октябрьская революция «выставляла» русский народ и прочие народы бывшей империи в Большой Мир, она переводила русскую историю на уровень всеобщей – и давала пример всему человечеству объединить усилия и наконец-то построить счастливое будущее. Обе интенции остались нереализованными, только в разной степени. Ирландия, слава богу, стала европейской страной, а не «чисто ирландской», хотя путь ее был тяжел и включал в себя гражданскую войну, строительство странного чиновничье-националистического государства, многолетнее господство одной партии, бедность и многое иное. Жертвы героев Пасхального восстания не были напрасными – Ирландия (пусть и не вся) действительно получила независимость, но в результате вышла далеко не та Ирландия, о которой мечтали революционеры. Русские большевики, казалось бы, тоже победили, но не надолго. Сначала их почти всех поубивали в 1930-х – уже другие люди, которые всеобщность коммунизма и социальной справедливости подменили созданием новой, квазироссийской империи. Но память «героев революции» еще чтили, вычеркнув, впрочем, по ходу дела почти их всех персонально из революционных святцев.

Главное же изменение в России произошло после 1991 года – или, пожалуй, происходит сейчас. Пафос всеобщей справедливости и счастья всего человечества кажется не только неуместным нынешней российской власти, да и населению, он для них психологически невыносим. Во-первых, счастье должно быть только «у нас», а справедливость еще уже – «для своих», да и то по обстоятельствам и «по понятиям». Во-вторых, идентичность постсоветского россиянина определяется сегодня точно так же, как идентичность ирландского повстанца 1916-го – через превратно воспринятую религию (православие) и через столь же странно понимаемые собственный язык и культуру. Всемирный проект русского коммунизма непонятен, враждебен и даже опасен для нынешней России (и, что самое смешное, особенно для нынешних российских коммунистов). С другой стороны, ведь непременно надо гордиться «великим прошлым»! А Октябрьская революция – это, пожалуй, и есть самое великое прошлое для России – ни одно другое событие русской истории не оказало такого влияния на весь мир. Получается, что Ленин (но не сомнительный еврей Троцкий) – это, с оговорками и ужимками, наше все, примерно как убитый им Николай Второй. Конечно, оба они проигрывают великому Сталину, который идеально ложится в новые представления о великом прошлом и настоящем России; но надо же быть справедливым – ведь без Ленина не было бы и Сталина. Так что отдадим Ильичу должное и отпустим с миром.

Примерно в таких пределах мечется путинская идеологическая обслуга, когда она размышляет о том, как бы извлечь побольше пользы от грядущего в ноябре 2017 года юбилея Октябрьской революции. Думаю, эти люди должны завидовать своим ирландским коллегам – у тех были проблемы, но весьма скромные.

P.S. В 1916 году темы обеих революций – национальная и универсальная – сошлись в статье Ленина, который пересиживал войну в нейтральной Швейцарии. Вот что он писал: «Ибо думать, что мыслима социальная революция без восстаний маленьких наций в колониях и в Европе, без революционных взрывов части мелкой буржуазии со всеми ее предрассудками, без движения несознательных пролетарских и полупролетарских масс против помещичьего, церковного, монархического, национального и т. п. гнета, – думать так значит отрекаться от социальной революции. Должно быть, выстроится в одном месте одно войско и скажет: “мы за социализм”, а в другом другое и скажет: “мы за империализм” и это будет социальная революция!» Но сто лет спустя все вышло совсем по-другому, не как хотел Ленин – идеалом нынешней российской власти является то, о чем мечтал Патрик Пирс и его соратники. Что же, так устроена история Нового времени: сегодня памятью Шандора Петефи клянутся венгерские криптофашисты, а уж что еще недавно вытворяли поклонники Пирса из ИРА, даже и вспоминать не хочется. И никаких социальных революций, увы.