Постсоветский мавзолей прошлого. Истории времен Путина - читать онлайн книгу. Автор: Кирилл Кобрин cтр.№ 25

Все это рухнуло вместе с СССР. Система осталась – и даже в изрядно потрепанном виде жива до сих пор. Однако элементы, придававшие ей социальный и культурный смысл, (почти) исчезли. Прежде всего исчезло уважение других классов общества. При всей болтовне о «русской душе» и уникальной русской духовности, ставящей на первое место ценности нематериальные, быть бедным в современной России плохо. Очень плохо. И дело не в том, что даже остатки социального государства вызывают ненависть у политической и экономической элиты, единственным мировоззрением которой является довольно тупой и агрессивный социал-дарвинизм; просто в отсутствие подходящих серьезных идей и представлений их полностью заменяют деньги, этот действительно всеобщий эквивалент. Постсоветский социальный цинизм выражается в презрении к тем, у кого денег нет или мало. Учитывая, что все старые социальные связи разрушены, а из новых есть только одна – порука, связывающая часть бюрократии, полицию и верхушку прикормленных бизнесменов, отношения между членами общества и социальными группами имеют чисто количественное выражение, то есть денежное. В подобном мире, будто сочиненном какой-нибудь Айн Рэнд из офиса Газпрома, бедным очень плохо. А особенно плохо тем, кто бедность выбрал сознательно, в частности ученым-гуманитариям, историкам, как будущим, так и состоявшимся. Конечно, раньше тоже было нелегко и даже страшно, особенно в сталинские времена, но тогда важную терапевтическую роль как раз играли иерархия и общественное уважение. Среди погромщиков исторической науки сталинских и позднейших времен были отъявленные мерзавцы, но они не покупали ученых степеней, а полуграмотным головорезам и полусумасшедшим кликушам – почти – не вручали званий академиков. Сейчас же просто непонятно, зачем быть историком, социологом или филологом, когда Мединский – доктор наук, а Кадыров – академик (пусть и ненастоящей академии), а также почетный профессор Современной гуманитарной академии и Чеченского государственного университета. Конечно, тот, кто нужно, отделит почтенного археолога от джигитирующего академика с золотым пистолетом, но ведь социальный статус и престиж заключается не только – и не столько – в признании «своих». Подавляющее большинство населения страны не отличает РАЕН от РАН, а Современную гуманитарную академию от Российского государственного гуманитарного университета – и правильно делает. В этом неразличении – провал государства. Ведь задача государства заключается в том, чтобы поддерживать несложную, понятную и объяснимую иерархию всевозможных институций, существующих на деньги налогоплательщиков. Пусть немало из подобных институций в России как бы не чисто государственные, а только отчасти, но государство все равно их сертифицирует, вертикально распределяя по качеству образования, научной деятельности и проч. Однако эта сертификация столь же поддельная и мутная, как все усилия нынешней власти выглядеть заботливым контролером и осторожным реформатором. Думаю, доказывать этот тезис не нужно – достаточно следить за результатами деятельности «Диссернета». Большинство жуликов, купивших плагиаторские диссертации и «защитившихся», несмотря на все более суровые формальные требования, – государственные чиновники. То есть как раз те, кто призван сертифицировать, контролировать, приводить в рациональный вид исходя из интересов государства и общества.

Получается, что бедность, на которую обрекают себя сегодня те, кто профессионально занимается историей, оказывается еще горче, так как ее не подслащивает ни общественное уважение, ни даже самоуважение. К чему сидеть пять лет в университете, потом несколько лет в аспирантуре, вымаливать гроши на командировки, бегать по дурацким подработкам, экономить на всем, прекрасно понимая, что это вовсе не временное положение дел, в результате написать и защитить хорошую профессиональную диссертацию, зачем все это, когда какой-нибудь районный начальник станет кандидатом наук безо всяких хлопот, заплатив за несложную процедуру малую часть уворованных им денег? О докторской диссертации, профессуре и звании академика и говорить даже не буду – здесь дела еще печальнее и безнадежнее.

На вышеперечисленное накладывается немало других прискорбных обстоятельств. Прежде всего катастрофы, произошедшие с самой областью знания о прошлом – с историей. Их несколько, и я их только бегло упомяну. Подчеркну, катастрофа в том, как именно российское общество представляет себе историю, какую роль оно – вместе с властью, между прочим, – отводит знанию о прошлом. Собственно, представление это состоит из двух элементов. От истории в первую очередь хотят, чтобы она развлекала; при этом публике (и власти) абсолютно наплевать на истинность фактов, событий и т. д. Перед нами тип сознания, выросший на голливудских фильмах и постсоветских конспирологических бреднях. Собственно, и «историком» теперь называют обычно либо условного теле-Радзинского, либо мрачного реконструктора, вроде небезызвестного Стрелкова, либо пропагандиста. То есть «историк» – не профессионал, положивший жизнь на кропотливое изучение сложных и малоизвестных проблем прошлого, нет, это поп-персона, трепач, обличитель, графоман. Соответственно, таковым может быть кто угодно – и ни специального образования, ни, старомодно выражаясь, «призвания», ни признания корпоративной этики от них не требуется. «Историк» – это тот, кто называет себя таковым, и больше ничего. Такое уже произошло – по праву, между прочим, – с профессией «политолога», это происходит с профессией «социолога» и даже «экономиста». Девальвация профессионального академического знания, как водится, происходит на фоне показного культа «профессионализма», который исповедует это странное общество. Слово «профессионал» имеет однозначно позитивную коннотацию, при этом профессионалов изгоняют практически отовсюду. И это не только проделки путинского режима, таков глас народа, точнее, его социокультурные ожидания. Тем легче для многих таким ожиданиям соответствовать.

Следующая неприятность произошла с «историей» изнутри. Я не буду здесь пересказывать историю западной историографии последних 150 лет; отмечу только, что фактически история перестала существовать в том виде, в котором она была в конце XIX века. Социальные науки, историческая антропология, гендерные штудии, постколониальные и прочие теории – все это заменило «традиционную историографию» в большинстве западных научных и образовательных институций. Многое из этого произошло и в России; более того, немалая и не самая худшая часть российских историков приняла активное участие в этом. Конечно, в стране есть немало и «традиционных историков», но положение их уж совсем незавидное. Одно дело ты занимаешься «гендерными аспектами Войны Алой и Белой розы», другое – самими этими войнами, кто куда пошел, кто кого поддерживал, какие были сражения и осады и что из этого вышло. В первом случае ты актуален (!), ибо твоя работа нужна обществу, волнуемому гендерными проблемами. В другом – ты сидишь в пыльном углу и никому не нужен. Соответственно, даже если историк первого и историк второго вида получают одну и ту же нищенскую зарплату в своем институте, то шансов получить грант – или даже найти издателя для своей книги – у первого значительно больше.

Я не собираюсь, конечно, утверждать, что традиционные историки – это благородно и хорошо, а «новые историки» – это неприлично и плохо. Довольно озлобленная нетерпимость, с которой традиционалисты относятся ко всему, что случилось после времен Ипполита Тэна и Василия Ключевского, внесла свою лепту в нынешний раскол. Я довольствуюсь тем, что на этот раскол укажу – он действительно существует и действительно определяет многое в профессии. И это при том, что первые (новые) без вторых (традиционных) существовать не могут – ведь кто-то должен поставлять материал для их масштабных построений и обобщений! Данное обстоятельство также не очень способствует миру в сфере академической историографии, особенно учитывая, что «традиционалисты» оказываются уже совсем внизу иерархии – они просто добывают руду, и все тут.