Пленник моря. Встречи с Айвазовским - читать онлайн книгу. Автор: Николай Кузьмин cтр.№ 22

Страница

«Красота, одухотворенная идеей, строгая красота, с отражением на лице внутреннего чувства, например грусти, тоски, не может не запечатлеться в памяти художника, если он впечатлителен, – задумчиво произнес И. К., – и напрасно вы думаете, что веселые лица долго могут нравиться. Нет! Возьмем хотя бы Шиллера. Что он сказал о красоте и радости? Помните эти чудные стихи, в переводе Мея:

Мадонны Рафаэля всем так нравятся, что немногие даже обращают внимание на окружающие их декорации, иногда довольно слабые в рисунке и даже колорите. А между тем и не вполне знают, что Рафаэль, увлеченный идеей так же сильно, как своей Фарнариной, увлеченный одним божественным образом, являвшимся ему и в сновидениях, и наяву, создавал картины одну за другой – таким образом им создан был прекрасный образ Мадонны, он увлекся этим образом и писал его всю жизнь, мог ли он обращать внимание на детали и аксессуары?»

– Это как вы увлеклись Пушкиным, к его стихам относитесь почти как к молитве и всю жизнь стремитесь создать образ любимого вами поэта, встречу с которым недавно вы мне описывали, – заметил я. За этим последовал горячий ответ:

– Пушкин – это воплощение красоты, это мировой тип, и к тому, что я писал вам о нем, могу прибавить, что, не придавая вообще своим картинам особенного или какого-нибудь исключительного значения, я должен сказать, что чувствовал особый прилив вдохновения, когда брался за кисть, чтобы изобразить один из моментов жизни великого поэта на морском берегу. В разное время моей жизни, и в молодые годы, и на склоне лет, я с увлечением прочитывал его стихи, слушал декламацию их в обществе и не переставал увлекаться одной мыслью, с прежней страстью и рвением пытаясь создать его величавый облик. Этот старый сюжет, казалось, овладел всем существом моим, и я страстно преследовал один и тот же вечно милый, знакомый по воспоминаниям мне образ. Я написал много картин из жизни Пушкина. Знаю, что за это меня упрекают многие критики, что за мои фигуры вошло почти в привычку меня осуждать, но не брошу идеи. С упорством южанина буду стремиться создать то, что желаю. Еще в 1839 году поэт А. И. Подолинский, объехавший Крым после Пушкина и не раз с ним на юге встречавшийся, был у меня в моей студии и застал меня за работой, с кистью в руках. Я писал тогда, как теперь помнится, Пушкина в ночное время, на одной из прогулок в Гурзуфе, прекрасно описанной им в «Онегине». Поэт говорил в главе VIII о «ласковой музе», услаждавшей его немой путь в Крыму «волшебством тайного рассказа» в следующих строках:

И поэт Подолинский, приславший мне потом книжку «Современника» со своими стихами, восторженный и пылкий, как все поэты, с большим увлечением отнесся к моей картине, которая мне тогда не совсем нравилась. Как раз в это время он описывал Пушкина в одном из лучших своих стихотворений «Переезд через Ялту» и по моей просьбе прочел мне отрывок, посвященный поэту и его пребыванию в Гурзуфе, который вы мне напомнили, так как приводите в своих статьях о Гурзуфе и Пушкине в «Новом Времени» и присланных мне книжках журналов. Теперь эти стихи немного устарели, в них говорится о том, что Пушкин, живя в Гурзуфе, брал поэта проводником с собой и заходил с ним в такую глушь, куда и птицы не залетают. Описывается настроение поэта, и, кажется, он назван славой и любовью отечества, избранником судьбы, что-то в этом роде; но тогда он продекламировал их с большим чувством, и я запомнил их.

Затем Айвазовский заговорил о пушкинской картине, написанной им в сотрудничестве с И. Е. Репиным, о необыкновенно удачном портрете его работы профессора Репина, и перешел к профессору К. Е. Маковскому, вспомнив, что и у этого художника есть свой излюбленный тип и даже литературный женский тип, напоминающий невесту Нила – Офелия. К. Е. Маковский три раза пробовал писать ее, и все три раза ему не удавалось придать ее лицу то выражение, которое соединялось в его представлении с этим симпатичным созданием.

При этом он вспомнил про горячий спор К. Е. Маковского с покойным И. А. Гончаровым, который настаивал на необходимости придать более реальное выражение сумасшедшей. А старик Маковский сумасшествие Офелии представлял себе необыкновенно поэтичным, говоря, что Офелия все время видела перед собой Гамлета, все время мечтала о нем и так и ушла в воду с этой мечтой, с песней на устах. Она отличалась от других сумасшедших тем, что не проявляла своей болезни ничем диким или страшным, а только мечтала, пела и раздавала цветы. Она была созданием, которого еще не коснулся земной грех, она ушла с земли таким же поэтическим призраком, каким жила на ней. И. К. говорил об этом с большим увлечением, и я вспомнил В. Ф. Комиссаржевскую в этой роли (Офелии), стал рассказывать ему о том типе, который она создает, и о песенке, которую поет эта артистка, обладающая довольно сильным и звучным голоском. При этом Иван Константинович припомнил прежних знаменитых исполнительниц, «безумного друга Шекспира» – артиста Мочалова и прежние слова старинной песни Офелии, которую когда-то, в годы его молодости, напевали все дамы:

Незаметно разговор наш перешел на театр, и И. К. сообщил много любопытного, но об этом в последующих главах.

«Девятый вал». Художник И. К. Айвазовский. 1850 г.

Театр. Увлечение Белинского. Последняя встреча Айвазовского с Виссарионом Белинским. Предсмертные встречи с русскими поэтами. Встреча с С. Я. Надсоном. У Д. В. Григоровича. «Пятницы» Я. П. Полонского ^[42]. Романист И. И. Ясинский ^[43] (Максим Белинский). М. М. Щедрин-Салтыков. В. В. Комаров ^[44]. Викт. Бибиков ^[45], И. Н. Потапенко ^[46]. Мочалов ^[47]. Асенкова ^[48]. В. В. Самойлов ^[49]. П. А. Каратыгин ^[50]. М. И. Глинка. А. Я. Петрова-Воробьева ^[51]. Приключение с Дидло. Приезд государя. За кулисами. М. П. Мусоргский.

Страница