Чудеса и фантазии - читать онлайн книгу. Автор: Антония Байетт cтр.№ 46

– Целиком и полностью, – сказал один из старичков. – Целиком и полностью. Да и все впечатление гораздо выигрышнее при использовании четкого рисунка, геометрии стекла, геометрии граней. А вот эти вы уже разве видели? Это американские.

И он протянул ей пресс-папье, внутри которого на влажной зеленой ряске лежала, свернувшись, маленькая змейка со стеклянной ниткой ищущего язычка и почти микроскопическим красно-коричневым глазом на чуткой, но в данный момент спокойно-расслабленной мордочке оливкового цвета. И еще старичок дал ей пресс-папье, внутри которого в толще стекла плавал, точно в воде глубокого колодца, цветок с розовым отогнутым лепестком под белым колпачком, с зеленым стеблем, с длинными листьями, вольно шевелящимися в воде, и с корнями, коричневыми от собственных соков и той земли, в которой они росли, – большой корень и маленькие корешки-ниточки, отходившие от него прямо в стеклянную «воду». Это было восхитительно – иллюзия живого, неумирающего цветка казалась абсолютно полной, а искусственное прелестное растение притягивало к себе внимание, как его естественный прототип. И Джиллиан подумала о Гильгамеше, и об утраченном цветке, и о той змее. И вот сейчас они оба – и цветок, и змея – были рядом, подвешенные в толще стекла.

Она перевернула пресс-папье и поставила обратно на прилавок: цена была совершенно немыслимой.

И тут она заметила – почти равнодушно, – что на тыльной стороне руки, взявшей пресс-папье, вроде бы появилось новое темное старческое пятно. И оно было приятного цвета опавших листьев.

– Я бы хотела… – сказала она, обращаясь к старичку, скрывавшемуся за стеклянными пересечениями полок.

– Тебе приятно будет иметь этот цветок, – произнес голос у нее за спиной. – И змейку в придачу, верно? Я их тебе подарю.

И он оказался совсем рядом, на сей раз в темном пальто и белом шарфе, в велюровой шляпе с довольно-таки широкими полями и в темных очках с сапфировыми стеклами.

– Какой приятный сюрприз! – вскричал владелец магазина, протягивая руку за кредитной карточкой с изображением Венеры Милосской. – Рады снова видеть вас, сэр. Вы, как всегда, неожиданно, но, как всегда, кстати. И мы действительно искренне рады видеть вас!

И доктор Перхольт вышла из магазина на Мэдисон-авеню вместе с золотисто-смуглым мужчиной, прижимая к себе два пресс-папье – со змейкой и с цветком. На земле есть такие рукотворные вещи и нерукотворные существа, которые живут жизнью, отличной от нашей, которые живут значительно дольше, чем мы, которые пересекают наши жизни в сказках и в снах, а порой – когда мы просто плывем вольготно. И Джиллиан Перхольт была счастлива, ибо она снова вернулась в мир этих вещей и этих существ или, по крайней мере, приблизилась к нему, как когда-то в детстве. И она сказала джинну:

– Останешься?

И он ответил:

– Нет. Но я, возможно, вернусь снова.

И она сказала:

– Если не забудешь вернуться до конца моей жизни.

– Если не забуду, – откликнулся джинн.

Под гипнозом можно извлечь из памяти лоскутки времени. Не подавленные страхи, а вот эти мерцающие кадры-минутки, что еще в настоящем кажутся блаженно обреченными забвению и небытию. Значит, они все же пробрались в наш мозг, вошли в наше естество. Лоскутки времени – легкая метафора, соединившая время и пространство, в чем-то легко применимая к галереям, где именно временем-то и не знаешь, как распорядиться. Как понять, что пора перестать смотреть? Это же не книга, где страница, страница, страница, конец, не важно, вчитывался ты или скользил по строчкам. Воскресенья чета Ниммо проводила в галереях, чьим распорядителям хватало ума открывать двери в этот мертвый день. Не в больших, не в государственных, а в маленьких, где нет-нет да и высмотришь интересную вещицу. Им нравилось покупать, нравилось просто смотреть, они были счастливы в браке и синхронны в движениях глаз – по большей части. Обычно они вместе приступались к цветному лоскуту и вместе переходили к следующему, останавливались подольше у одних и тех же вещей, думая об одном и том же. Что-то запоминали, что-то забывали, что-то уносили с собой.

В то воскресенье они были в галерее «Узкий дом», где выставлена британская живопись третьего ряда. Рисунки, гравюры с цветами, птицами и ангелами, шелкографические пейзажи и плакаты в стиле поп-арт – здесь все вперемешку и, как говорил Тони Ниммо, среди шелухи встречаешь порой изрядные жемчужины. Галерея находится в Блумсбери, в частном доме восемнадцатого века с узким фасадом, как тогда строили. Внутри крошечные зальчики ветвятся от винтовой лестницы, уходящей все вверх и тоже увешанной оленями и закатами, садовыми лейками и калитками, серебряными озерами с непременным лебедем. В галерейные воскресенья они всегда обедали в каком-нибудь хорошем пабе. В то воскресенье в начале мая светило настоящее солнце, заставляло жмуриться и грело даже сквозь стекло. Патрисия выбрала салат с креветками: она следила за фигурой. Тони съел порядочную тарелку ростбифа с ветчиной, солеными огурчиками и луком. Потом еще взбитые сливки с бренди ^[89]. И две пинты пива. Тони был крупный мужчина с лысиной на макушке, окруженной венчиком тонких темных волос. Он приятно разрумянился после обеда, перейдя в светло-коралловый колер. Им обоим было по пятьдесят с небольшим. На ней был приталенный костюм цвета желтка и бронзовый шелковый шарф. Пышные, разлетающиеся волосы тоже бронзовые. У нее были щедрые, крупные груди и увесистый зад, тугой и подвижный. На последнем этаже «Узкого дома» у них вышла редкая размолвка.

Поспорили из-за картины, называвшейся «На пляже». Она была небольшая, фут на два, в глубокой раме темного полированного дерева с медными гвоздиками. Смесь коллажа и масла, изображающая побережье, весьма английское, где сине-серое море в грязных барашках тянется навстречу оловянному небу с густо-синими, масляно блестящими прогалами. На море и небо приходилось две трети холста. Пляж по бежевой краске был посыпан настоящим песком, из которого торчали детские вертушки, ведерки и совки, сделанные из крошечных ракушек и кусочков пляжного пластика, конфетно-розовые, бирюзовые, плакатно-красные. Левую часть берега почти всю загородила пляжная ширма из ткани в радужных полосках, растянутой на зубочистках. Был там еще неоново-оранжевый мячик в зеленых звездочках. Патрисия равнодушно скользнула взглядом: были уже похожие лоскутки времени, была пара-сотня похожих картин. Она принялась задумчиво разглядывать изящно сделанный белый одуванчик на кобальтовом фоне, размером шесть на шесть дюймов. Но Тони картина остановила. Он придвинулся поближе и заглянул в застекленную коробку рамы. Отошел и посмотрел издали. Улыбнулся. Тихонько окликнул Патрисию. Она отвлеклась от одуванчика и увидела эту его улыбку.

– Мне нравится. Очень. Она недорогая.