А с утра — вновь преодоления, которые вдвоем у них получаются все слаженнее.
— Почему ты все время повторяешь: «нота за нотой»? — спросила Лина.
— Так объяснил один композитор секрет жизни Баха, которому удавалось работать, несмотря на страшные несчастья, преследовавшие его всю жизнь. Я принесу тебе книгу о Бахе. Ты похожа на его мелодии. Нежная, глубокая, горькая и прекрасная.
Лина была так удивлена. Вот сейчас, на этом кусочке отпущенного ей пути, она узнала самое главное о жизни. Виктор стал ее вторым мужчиной. Первый стремительно бежал, узнав ее диагноз. И с тем, первым, она не чувствовала ничего подобного. Они встретились, когда она была еще здорова, но только сейчас она узнала, что такое — быть женщиной. Быть любимой. Любящей.
А Виктор опять искал в разных источниках, у разных авторов подтверждение своей надежде. Лина ответила на его желание. У нее, измученной и обескровленной, хватило сил на самоотверженный полет в блаженство, на его завершение. Разве это не показатель того, что жизненный ресурс не исчерпан? Может, это их путь к возвращению? И он находил в той или иной степени тому подтверждение. Да, любовь, да, возрождение женственности, да, обновленная кровь — все это стимул. А вдруг панацея? Вдруг они первые?
Виктор совершил ужасную ошибку, впав в любовные мечты. Он оторвался от спасительной позиции профессионала — оставаться в рамках разумного пессимизма. После недели улучшений — нота за нотой — однажды Лина не ответила на его звонок. Он все бросил и примчался домой. Лина умирала. Не приступ боли, а простой и неумолимый уход. Без стонов, жалоб, просьб о помощи. Виктор видел это в своей практике столько раз. Не мог перепутать.
Действовал быстро, на автомате. Позвонил реаниматологу своего института Петру Каширину, верному товарищу. Тот приехал с бригадой через двадцать минут. Они привезли Лину в реанимацию. Началась работа. Виктор вышел на площадку перевести дыхание, и тут на него налетела разъяренная Егорова.
— Ты что себе позволяешь? Мы не «Скорая»! У нас только плановые места. В любой момент реанимация понадобится тем, кто сейчас находится здесь. Ты не имел права привезти ее сюда. Я сейчас потребую, чтобы Каширин перевез ее в районную больницу. Там она получит ровно то же самое. Хотя в таком состоянии и дома помереть можно.
— Нина Петровна, — перебил ее Петр, который вышел из отделения при первом звуке ее голоса. — Вы немного не понимаете. Каширин давно решает сам, что ему делать, когда речь идет о реанимации. Потребовать от него вы ничего не можете. Я реаниматолог двадцать лет. А вы, простите, совсем недавно кухней заведовали. Попрошу не мешать. Здесь умирающая.
Пока Егорова набирала воздуха в легкие, чтобы разразиться гневной тирадой, оба врача повернулись к ней спинами и пошли в разные стороны.
— Витя, — окликнул Каширин. — Я тебе позвоню. Пока не нужно приходить.
— Пишите заявления по собственному желанию, — прошипела им вслед Егорова.
Виктор вошел в свой кабинет, опустился в кресло и застыл. Вот и все. И что ему теперь делать со своей беспомощностью, виной, преступлением?.. Так он просидел в густом тумане тяжкой тоски, пока не заметил рядом Петра.
— Спокойно, — сказал тот. — Все по-прежнему. Это даже не кома. Просто крайняя слабость.
— Это я виноват, — выдохнул Виктор.
И все рассказал. О надежде на «панацею». О том, что они с Линой, как безмятежные дети, в считаные дни пролетели, пропили, пролюбили ее последний жизненный ресурс.
— Какая прекрасная смерть, — задумчиво произнес Петр. — Впервые слышу такую чудесную историю.
— Ты слышал, Егорова сказала, чтобы мы писали заявления.
— Да плевать, — ответил Петр. — Нам работы хватит. А у кухарок в науке скоро начнется перенаселение.
И пролетела эта ночь. Виктор иногда подходил к прозрачной двери реанимации, смотрел издалека на бледное лицо, тонкие руки, опутанные трубочками. Его Лина, его женщина-мечта, таяла в тумане, как восковая статуя. У себя в кабинете он написал заявление об уходе. Оставил на столе, чтобы без лишних слов сунуть Егоровой до того, как она откроет рот. Ее бешенство вызвано ревностью, он в этом уверен. Работать ему она все равно не даст. Да он и не сможет больше здесь работать.
Утром Виктор наткнулся в коридоре на Ларису. Она быстро шла, красная, расстроенная. В глазах — слезы.
— Что случилось? — спросил он.
— Она меня увольняет! Сокращает. Сказала, что на мое место ей начальство порекомендовало более квалифицированного специалиста! У меня за пятнадцать лет не было ни одной профессиональной ошибки. Каждый день благодарности от больных.
— Понятно. Ну, что же. Тогда придется побороться. А я уже сам заявление написал. Отменим. Лар, скажу тебе только одно, не знаю, утешит ли это тебя сейчас. Эта тупая, сексуально озабоченная тетка не могла тебя не уволить. Ты такая голубоглазая. Ее медбратья наверняка засматриваются. Не спеши пока. Пусть увольняет приказом, не пиши сама ничего.
Он вернулся в кабинет, смял и выбросил в корзину заявление. Просмотрел списки больных, к которым сегодня придут родственники. Вот. То, что нужно. К Марине Евгеньевне Кольцовой придет ее сын Сергей, частный детектив. Виктор позвонил старшей сестре и сказал, чтобы его позвали, когда придут к Кольцовой.
Сергей выслушал, понял все с первых фраз. Уточнил только:
— Вы — наш анонимный источник?
— Нет. Все напишу, все подпишу, все расскажу, как есть. Запишите сразу номер машины, фамилии этих голубков. Рабочие подтвердят, что грузят препараты в их машину.
— Есть версии относительно цели?
— Да как всегда. Продажа препаратов больным и наркоманам по спекулятивным ценам. Это в сотни, если не в тысячи раз больше стоимости как минимум. Сами тоже наверняка подсажены. Препараты смешивают с чистыми наркотиками. Выручкой наверняка делятся с Егоровой. За год работы она третий дом покупает.
Вот и дело у него на время есть. Можно за него зацепиться, отвлечься. Виктор — человек дела. Он посмотрел на часы, посчитал, сколько прошло… Столько. Можно идти за приговором.
Когда он медленно приблизился к реанимации, ему навстречу вышел сосредоточенный Петр. Подошел очень близко и вдруг обнял. Виктор подумал, что слова уже не нужны. И услышал:
— Витя, она жива. Ей лучше. Ты можешь войти, Лина говорит. Я отвезу вас домой.
Виктор вынес на улицу свое невесомое сокровище, уложил в свою машину на заднее сиденье. На колени Петру. Так они и приехали.
Уложив ее в постель, он спросил:
— Как?
— Нота за нотой, — шепнула Лина.
Когда она уснула, Виктор без сил и чувств упал на стул у кухонного стола. И Петр, как после боевого крещения, протянул ему стакан с чистым спиртом, — напитком богов и хирургов. Огонь пробежался по венам, и Виктор заплакал. Впервые в жизни, кажется.