Они простились тепло. Конечно, договорились созвониться по поводу следующего обеда или ужина. Теперь уже без Артура, который уезжал на следующий день. Марина точно знала, что в этот следующий раз у ее сына Костика будут свои дела. В маленькой прихожей она стояла очень близко к Михаилу, чувствовала не только запах его хороших мужских духов, она чувствовала и его запах. Это так важно, это наука — находить своих людей по запаху. Читать их волнение, сбой привычных для человека эмоций.
И она прочитала. Волнения нет. У него была возможность дотронуться или легко обнять ее, когда он шагнул к двери, но он этой возможностью не воспользовался. Более того, он сказал:
— Извини, чуть не задел тебя. Тут не слишком разойдешься.
Марина проводила их до лестницы и какое-то время смотрела вслед. Смотрела вслед только ему. Этому мужчине, которого она сейчас оценивала по всем возможным параметрам. Это то, что нужно. На тысячу процентов. Это шанс. Значит, далеко от нее он не уйдет. Существуют ли «но»?.. Об этом она подумает ночью, одна.
Ночью, после ритуальной рюмки конька с таблеткой снотворного, Марина сразу наткнулась на это «но». На возможную проблему, преграду, сложность. Это как раз то самое, из-за чего она сразу обратила внимание на Михаила. Внимательный, изучающий взгляд. Такой странный взгляд, в нем сочетаются опыт испытателя, экспериментатора и детское наивное любопытство. Невозможно выделить, чего в нем больше, а ведь именно это и важно. Это новый опыт для Марины — отношения с мужчиной, чье слишком пристальное внимание не вырубишь рюмкой водки, как ей приходилось делать в жизни с бывшим мужем.
Она вспомнила прихожую, мужской запах, мужскую руку на ручке двери и застонала, прижав ладонь к низу живота. Она истосковалась по мужчине, как голодная волчица во время гона. Не так чтобы приходилось совсем воздерживаться. Просто все это были разовые варианты. К ним возвращаться не нужно, даже если очень хотелось. Такой была сильная сторона Марины. Она мгновенно могла определить стоимость любой вещи. Даже если это совсем не вещь. Особенно когда это не вещь. Потому что жизнь — это всегда ярмарка. И не она одна так думает.
В эту ночь постоянный кошмар долго не приходил. Марина понимала, что она уже спит, что ей снится сон, но он крался на таких мягких лапах, она никак не могла его рассмотреть, понять, что происходит. А происходило с ней почти чудо: она во сне увидела свое желание. Желание близости с конкретным мужчиной. С малознакомым чужим мужчиной. Вот что она не может рассмотреть сейчас. Она видела его только одетым…
Она встречает его в прихожей. Она в ночной сорочке, держит его за руку, ведет сюда, к кровати, расстегивает верхние пуговицы рубашки… Чувствует чужое, мужское тепло, оно обволакивает ее тело, оно зажигает лоно… Марина сначала видит себя лежащей на кровати, Михаил склоняется над ней, но… Ей холодно! Она оказалась не на кровати, по-прежнему стоит рядом. А из-за плеча Михаила смотрит на нее обворожительное, зовущее и ненавистное лицо Вероники. Она соблазнила, она украла его! Как тогда Александра… Украла, даже не догадываясь об этом.
Утром свежая и деловая Марина в дорогом и элегантном сером костюме шла на работу. Выглядела она так, как будто работала в Министерстве иностранных дел, а не в конторе упаковочных материалов. Начался небольшой дождь, а Марина не взяла зонтик. На узкой дорожке она нетерпеливо обогнала какую-то нелепую женскую фигуру: из-под бесформенного дождевика торчала цветастая сатиновая юбка, на ногах — резиновые сапоги. Марина задела ее и оглянулась, чтобы извиниться.
— Ника? Я тебя не узнала в этом балахоне. Мы не виделись сто лет.
— Немного меньше, — улыбнулась Вероника. — Но очень давно.
— Как твои дела?
— Ничего, — устало ответила Вероника. — Только мама болеет. Муж умер от рака. Школу мою закрыли. А так, ничего. Видишь, иду в этом балахоне на рынок. Я там торгую носками, которые мама успела навязать, и вареньем. Ее последним, наверное, в жизни вареньем. Давай я подарю твоему Костику баночку. Особенно хорошо получилось вот это: кизил с грецкими орехами.
— Что за чушь ты несешь, Ника. Ты сама здорова? У тебя умер муж, больна мама, а ты…
— А что я должна говорить по-твоему?
— Ты должна кричать о том, чтобы тебе помогли! Какой рынок? Какие носки? Давай я возьму тебя на работу.
— Я не могу работать. Ты же слышала — мама умирает. И потом, что я умею? Что я знаю, кроме русского языка и литературы для старших классов?
— Ника, нет неразрешимых ситуаций! Я недавно встретила одного нашего клиента. Он открыл бар на пляже, ты, может, видела. Не пивнушка, а для приличных людей. Там у него артисты выступают, а вечером девушки крутятся у шеста. Ему нужна типа хозяйка. Ведущая званых вечеров. На несколько часов в ночь. Он мне предложил, но не мое это. Да и зарплату предлагал небольшую. Но у меня не безвыходное положение, как у тебя.
— И у меня не безвыходное, — спокойно сказала Вероника. — Вот носки и варенье. Есть много хороших книг. Их тоже покупают. Я не оставлю маму ночью, во-первых. И не хочу быть ведущей в окружении девушек у шеста, во-вторых. Не люблю пьяную публику к тому же. Но спасибо тебе большое. Ты поддержала меня уже тем, что предложила помощь. Знаешь, я буду иметь в виду.
— Эта твоя чертова гордость! — вдруг с болью и горечью произнесла Марина, чувствуя, как закипели, не вылившись, слезы в загоревшихся глазах. — Эта твоя чертова гордость, которая уничтожила твою чертову красоту. Нормальная баба с твоей внешностью пришла бы к этим прошмандо с шестами на полчаса и ушла бы оттуда богатой содержанкой. И не работала бы уже никогда. Скажу тебе, Ника. Как ты меня мучаешь иногда! Вот не видимся, а ты меня мучаешь. Думаю о тебе. О твоей ужасной жизни. Ты мне даже снишься. Вот не поверишь…
— Поверю, — вдруг очень серьезно проговорила Вероника. — Я тоже о тебе часто думаю. И тоже давно хочу сказать. Марина, тебя мучает вот что. Ты не знаешь: помню ли я все, что было, знаю ли, что ты там была? Я все помню. Я все видела.
— И ты столько лет…
— Да. И я столько лет твоя подруга. И мне ничего не мешает. Не хочу никому быть судьей.
— Не верю я таким юродивым, — сказала Марина со злостью.
— Ты знаешь, я не юродивая. У меня нет выбора. Друзей в принципе не выбирают. Они просто приходят. Они просто останавливают тебя на улице, чтобы спросить, как дела. Они могут заплакать, как ты сейчас, из-за того, что дела плохи. Этого достаточно. Этого достаточно, моя дорогая, в моей кромешной беде. Отпусти себя. Не мучай из-за меня. На самом деле я в порядке. В таком своем порядке.
Вероника ушла, а Марина стояла, потому что подошвы ее лодочек прикипели к земле. Что она услышала сейчас! Что узнала. Ника все видела. Она все поняла. Она знает, что Марина преступница, потому что участвовала в этом. Одного она не сказала: понимает ли она, что именно по воле Марины сломана ее жизнь. Это — наверное, нет. Тогда бы она не произнесла: «подруга»… Не настолько она юродивая.
— Марина, — вернулась Вероника. — Я забыла отдать варенье для Костика.