Ликвидатор с Лубянки. Выполняя приказы Павла Судоплатова - читать онлайн книгу. Автор: Николай Хохлов cтр.№ 83

У Яны удивленно раскрылись глаза:

– И это ты называешь выходом?

Я продолжал, уклоняясь от преждевременного спора:

– Из Берлина я послал Судоплатову письмо. В нем было мое официальное согласие поехать за границу на постоянную работу, но с условием, чтобы вместе со мной ехала моя семья – жена и ребенок. Когда мы разговаривали в больнице, Судоплатов дал свое согласие. Подожди, не протестуй. У такого варианта есть большие выгоды. Для нас, конечно. В разведку я не собираюсь тебя устраивать. Ты поедешь со мной как моя жена и к служебным делам отношения иметь не будешь. Немецкий язык восстановишь и будешь считаться по документам какой-нибудь немкой из районов, отошедших к Польше. Поехать придется, вероятно, в Швейцарию. Я буду жить там под видом австрийского коммерсанта или богатого туриста-немца. Выгода же заключается в том, что ты, Алюшка и я выйдем из пределов досягаемости для советской разведки. Во всяком случае, вы не будете заложниками. Я смогу саботировать работу без риска отправить вас в тюрьму. И если положение станет невыносимым или слишком опасным – уйти под крылышко западных властей. Как крайняя мера, для спасения жизни – да.

– Это невозможно.

– Но почему? Я ведь говорю только о крайнем случае.

– Долго саботировать работу тебе не удастся. Значит, речь идет не об отсрочке кризиса, а о его результате. Бежать за границу – это именно бежать и ничего больше. Жизнь нашу мы спасем. А для чего? Твои рассказы о загранице на меня большого впечатления не произвели. Да, у нас в Союзе очень плохо, но это же не значит, что на западе хорошо. Если бы там было все человечно, не появился бы на свет коммунизм. Там можно, наверное, красиво одеться и вообще неплохо жить, но какой ценой? И кому хорошо, а кому очень плохо? Всего этого я совсем не знаю. Я слишком русская, чтобы бросаться очертя голову в совершенно чужой мир. Как мы Алюшку будем воспитывать? Без языка, без Родины…

– Создадим свой собственный мирок. Родина у него есть, а язык выучит в семье.

– Да нет. Даже не в этом всем дело. Просто решение какое-то трусливое. Миллионы пошли в Сибирь из-за менее важных вещей, а мы побежим за границу создавать себе теплую и сытную жизнь. И потом, ты думаешь, власти так просто тебя примут и разрешат остаться? Посадят в тюрьму и будут допрашивать. Выжмут все государственные секреты, а потом выбросят, как тряпку. И будем мы всю жизнь мучиться вопросом, – предатели мы или честные люди…

– Ну, хорошо. Ты знаешь какое-нибудь другое решение?

– Не знаю. Но то, что ты предлагаешь, похоже больше на сдачу, чем на выход из тупика.

– Что же, лучше, если мы сядем в тюрьму, а Алюшка попадет в детский дом?

– Это нечестно. Затрагивать сразу самые больные места. Да, возможно, нам суждено просидеть в какой-то тюрьме лет двадцать, а Алюшке вырасти беспризорным. Можем мы что-нибудь изменить? Мало. Но хотя бы то, что сидеть мы будем не в заграничной тюрьме, а в советской, вместе с другими, такими же, как мы. А Алюшка… Я не знаю… Я совсем запуталась в твоих головоломках…

Яна резко отвернула голову в сторону. Но я и так знал, что глаза у нее полны слез. Лучше всего было отложить дальнейший разговор.

С каждым словом из того, что сказала Яна, я был в душе полностью согласен, но рассказать ей о своем настоящем плане я не мог. Я не имел права открыть ей, что намерен вывезти их за границу только для возможности примкнуть самому к революционной организации. Это означало бы сделать Яну своей сообщницей. При первой же неудаче она могла попасть под расстрел вместе со мной. Конечно, разница между планами возможного ухода на Запад и решением примкнуть к НТС была, с точки зрения уголовного кодекса, небольшой. Но как раз эта разница могла стоить Яне и Алюшке жизни.

Оставалось ждать, пока Яна сама догадается, что мое решение вызвано причинами более важными и более честными, чем трусливое желание убежать на Запад.

В нескольких десятках метров от метро «Крымская» на Метростроевскую улицу выходит Турчаниновский переулок. Он поднимается от Москвы-реки старой булыжной мостовой в размытых дождем ухабах. Там, где переулок встречается с укатанным асфальтом магистральной улицы, на левой стороне расположен небольшой сквер. На углу его приютился деревянный павильон обувного магазина. На тротуаре перед сквером маячит обычно тележка с газированной водой и лоток с папиросами или дешевыми конфетами. На другом углу переулка лотков и тележек не бывает. Пешеходы там не задерживаются. Этот угол огорожен желтым забором, из-за которого виднеются колонны небольшого портала двухэтажного особняка. Ворота, выходящие на Метростроевскую улицу, плотно закрыты. Иногда легковые машины сворачивают в переулок и, задержавшись перед окном особняка, выходящим во внутренний двор, протяжно гудят несколько раз. В окне мелькает фигура. Затем машины выворачивают обратно на улицу. Через несколько минут человек в штатском разводит половинки ворот и впускает машину во двор.

Некоторые посетители приходят в этот особняк пешком. Тогда они спускаются в переулок. Там есть калитка, похожая на врубленные в стену боковые входы испанских домов. Посетители шарят рукой по каменной боковине и находят кнопку звонка. Фигура снова мелькает в окне. Чтобы не ждать на улице, посетитель может войти в небольшой деревянный тамбур, пока дежурный спустится и откроет дверь.

Все эти предосторожности были задуманы как одно из средств сохранения служебных тайн Бюро номер один МГБ СССР, которому летом 1952 года был передан особняк.

По слухам, в этом доме жил раньше зам. министра госбезопасности Кабулов. Потом по каким-то неизвестным для простых смертных причинам дом освободился, и генерал Судоплатов получил его для своей конспиративной штаб-квартиры.

Осенью 1952 года в одной из комнат этого особняка я начал работать над планом швейцарской резидентуры.

Дом был большой, и в нем работало сразу несколько групп. Нижний этаж был предоставлен библиотеке, фотолаборатории и начальству. Там имелся даже большой зал с колоннами и длинным столом, вокруг которого можно было бы, наверное, усадить всех сотрудников судоплатовской службы. Но зал этот всегда пустовал. Начальство предпочитало устраивать совещания в других помещениях, более уютных. На втором этаже имелось несколько небольших комнат для оперативных сотрудников моего калибра. Туда вела крутая и скрипучая лестница полукругом. В комнатах были установлены стальные сейфы и ободранные письменные столы казенного образца. Конспирация была строгой. Нас проводили в комнаты по указанию дежурного так, чтобы мы не встречались с другими сотрудниками, готовящимися уехать за границу. Но окна моей комнаты, например, выходили во двор. Приезжающие машины останавливались внизу. Мне стоило только скосить глаза, чтобы увидеть, кто приехал. Кроме того, когда начальства не было поблизости, мы наведывались в гости друг к другу, как говорится, «отвести душу в дружеской беседе».

Для такой беседы ко мне вскоре зашел Ревенко. Я удивился его появлению:

– Откуда? И почему? Ты же должен был сидеть в Берлине и работать над группой «Ганса»?