С Хейердалом через Атлантику. О силе духа в диких условиях - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Сенкевич cтр.№ 16

Вот что, отправлю его на корму, с удочкой, – правда, в этом году он еще ничего не поймал, но зато какое почетное занятие, достойное мужчины и спортсмена!

Итак, значит, Жорж, плечистый, узкобедрый, в ярком саронге, застыл на корме с удилищем. Осталось понаблюдать, чем занят сейчас Мадани.

Мадани занят чем-то странным. Он стоит на борту с сачком в руках и, как только заметит, что в океане плывет некая пакость, цепляет ее и кладет в бутылочку. Когда попадется особенно большой и жирный кусок битума или мазута, Мадани несет его Туру, и Тур проявляет живейшую заинтересованность, разглядывает его, разминает в ладонях. Если грязь замечена, но ее не подцепить, все равно: факт регистрируется в специальном журнале.

Сантьяго иронизирует: «На всех кораблях дерьмо выбрасывают, а мы подбираем».

Дело в том, что этот год объявлен Годом борьбы с загрязнением атмосферы и воды, и Тур придает большое значение вышеописанной охоте.

Тут, пожалуй, мне опять предстоит немного отвлечься. Плыви, «Ра», а мы поговорим о другом.

Рассуждение второе, главным героем которого является Океан

Мы плывем из Северной Африки к Южной Америке. Написал эту фразу и тотчас отметил: ошибка, по всем правилам доброго моряцкого жаргона, видимо, надо было сказать не «плывем», а «идем».

В первые дни первого плавания Норман всерьез огорчался, когда Жорж кричал: «тяни за эту веревку», а я в слове «компас» по-сухопутному ударял в первый слог.

Сам Норман оперировал морскими терминами щегольски, каждую веревочку и петельку называл именно так, как она у моряков и только у моряков называется, – ему казалось странным, если мы не всегда сразу соображали, что дергать и за что тянуть.

В конце концов Тур собрал специальное совещание, на котором попросил Нормана преподать нам терминологию и при этом, что возможно, упростить. Мы точно условились, что нам звать шкотом, а что брасом, – это, разумеется, в дальнейшем помогло при авралах, но записными «морскими волками» мы так и не стали: ни Жорж с его подводными приключениями, ни тем более Сантьяго и Карло, ни даже ветеран «Кон-Тики» Тур.

Как-то вечером мы занялись традиционной игрой – стали по очереди угадывать, сколько миль пройдено за день, называли более или менее вероятные цифры, и, как всегда, нас развеселил Жорж, вечно он готовил что-нибудь новенькое и сегодня не подкачал: загибая пальцы, шептал про себя и объявил: «Шестьдесят четыре мили сто два метра тридцать сантиметров с половиной».

– Ровно семьдесят девять миль! – радостно перебил его Норман, который не играл, а делал расчеты всерьез и как раз в эту минуту закончил выкладки.

Это невероятно – семьдесят девять миль, – мы и при свежем ветре столько не проходили, а сегодня ветер был средний и мы шли на хорошей, но нормальной скорости. Тур, как человек воспитанный, не стал подвергать сомнению Норманову математику, однако Норман сам почувствовал, что результат звучит неожиданно, и принялся комментировать и объяснять.

Он прочел целую лекцию о странных, извилистых, синусоидальных течениях, господствующих в этом районе, и о том, что мы, вероятно, попали «в струю».

Мы слушали, открыв рот, понимали меньше половины и радовались, что так здорово идем, и желали, чтобы и назавтра «струя» не пропала.

Однако назавтра при том же ветре скорость наша необъяснимо уменьшилась: всего пятьдесят две мили за целый день! Опять мы изумлялись капризам течений, и опять Норман готов был порассуждать насчет их синусоидальности, но ехидный Сантьяго поманил меня в сторонку и показал бумажный клочок, на котором он только что написал: «79+52 = 131; 131:2 = 65,5».

Конечная цифра была привычной; именно с такой скоростью мы шли все последние дни. И нам стало ясно: вчера штурман ошибся, а сегодня, чтобы скомпенсировать перебор, решил «ошибиться» еще раз, уже нарочно, и недобрал на столько же.

Вспоминая это, я вовсе не хочу Нормана в чем-либо упрекнуть. Норман ошибался не в пример реже, чем все мы. Он много и добросовестно работал. Но уж в слишком необычных условиях мы находились, слишком по-новому видели и небо, и воду.

Мы плыли, ничем не защищенные от океана – ни высотой бортов, палуб и мостиков, ни стеклом иллюминаторов, ни, наконец, техникой – параболами локаторов, мощью котлов и турбин. Волна плескалась у самых наших подошв, и это была не волна вообще, а конкретная, именно атлантическая, мы стали как бы частью Атлантики, мы в ней жили, она экспериментировала на нас едва ли не больше, чем мы на ней.

Однажды во время ужина разразилась буря споров. Мы с Жоржем и Карло заявили, что вчерашней ночью видели Южный Крест, остальные отказывались верить, не может быть, Южный Крест не виден под 25° северной широты. Тур закивал: да, конечно, древние мореплаватели именно по Южному Кресту определяли переход из полушария в полушарие, вы обознались, ребята. Но мы стояли на своем и решили специально дождаться темноты, в шутку пригрозив, что разбудим экипаж, когда Крест появится. Вскоре мрак сгустился и звезды зажглись, вон он, Крест, я отлично помню его по Антарктиде – но Карло и Жорж уже колебались, давление двух авторитетов сбило их с толку. Попробовали разбудить Нормана, он сонно отмахнулся – «Посмотрю завтра» – и повернулся на другой бок.

Он сдержал обещание. Назавтра вечером деловито подошел и сообщил, что созвездие, которое мы приняли за Южный Крест, на самом деле он и есть.

Как примирить этот факт с непогрешимой теорией, мы не знали. Возможно, имела место какая-нибудь особая атмосферная рефракция, или со времен древних мореплавателей сместилась земная ось, или прежние наблюдения были неточны, или – допускаю, в конце концов, – и наши.

Рассказываю об этом для того, чтобы подчеркнуть: всем нам – и Норману с его штурманским дипломом, и Туру с «Кон-Тики» – здесь пришлось начинать с самого начала, с азов, – предыдущий опыт никуда не годился, он приобретался совершенно при других обстоятельствах. Как часто в кромешной тьме, воюя с тяжеленными веслами, я вдруг ощущал: хорошо хоть в одном нам повезло, мы же хоть ведаем, куда идем!

У наших вероятных предшественников было то же, что у нас: мрак, дождь, ветер и волны – плюс полная неизвестность – скоро ли берег, будет ли берег, что там впереди, за косматыми валами, – не край ли земли?

В один из первых дней на «Ра-1» Тур с хитрым видом начал собирать какие-то дощечки.

– Что это?

– Хочу сделать прибор, примерно такой, как у древних. Ведь они имели приборы, с помощью которых могли определяться в море. Вот, смотри, мои расчеты нашего курса.

Я тут же достал собственные записи, сделанные по данным Нормана, – те и другие цифры, в общем, совпадали.

– Видишь! А уж когда сделаю прибор…

Весь вечер Тур мастерил, выстругивал, выпиливал, размечал. А мы сообща придумывали его детищу название: щепкоскоп? фараоноид? папирусолябия?

– Носометр, – внес ясность Тур. И показал, как он будет замерять угол между горизонтом и Полярной звездой, приставляя прибор к своему носу, для которого в деревяшке уже была прорезана специальная щель.