Новая дивная жизнь (Амазонка) - читать онлайн книгу. Автор: Анатолий Курчаткин cтр.№ 27

К радости Маргариты, ничего из Натальиного гардероба ей не подошло. Наталья была плотнее, шире в плечах, в бюсте, в талии, никогда они не могли меняться вещами, и сейчас все примерки только подтвердили давно известное. Вообще же, пока занимались примеркой, слюнки у Маргариты текли – вещи у Натальи были роскошные, ни от одной бы не отказалась, – может быть, если бы просто так, взять поносить, и не удержалась бы, взяла кое-что, но оказаться в положении одариваемой? Нет, Маргарита не приняла бы – если б даже что-то и подошло, если бы даже и идеально.

– Ладно, – сказала Наталья, закрывая дверцы шкафов, – будут у тебя свои батисты. И туфли за тыщу баксов, и машина – все обзавидуются. Попользуешься моими трудами. Я не пожмусь для подруги. Хоть ты меня тогда и подставила, но я уже все забыла. А знаешь, чего мне стоило на настоящих тузов выйти? Ой, сколько я этой шелупони вроде тех джабраилов с русланами перебрала, сколько я ее перебрала!..

Маргарита слушала ее и не понимала.

– Что ты имеешь в виду?

– То, что им всем нужны новые жены. Они сейчас все пережениваются, вот как раз сейчас. Все, исключений нет. Как раз время у них подошло. Деньги наковали, теперь пора о себе подумать. А со старыми они жить не могут, те им удовольствия от их денег почувствовать не дают. Быть женой богатого человека – это надо уметь. Это не кажая сможет. Это свое искусство! Совсем молоденьких, восемнадцать там, двацать, они побаиваются, им все же жена нужна, не партнерша по дансингу, а наш с тобой возраст – самый цимус. Самый цимус, я тебе со всей ответственностью говорю. Захочешь, да дурака не сваляешь – через пару месяцев все свои проблемы разрешишь. Ну, через три!

Теперь Маргарита ее поняла. Теперь было трудно не понять.

– Прости, – с извиняющейся улыбкой произнесла она, – а сколько все-таки твоему? – И добавила, подняв планку с громадным запасом, – чтобы Наталье было легче ответить: – Пятидесяти хоть нет?

– Нет, – сказала Наталья. – Сорок девять.

Сорок девять! Маргарита и без того была рада, что мужа Натальи нет и они могут быть только вдвоем, теперь она внутренне как бы захлопала в ладоши: хорошо, что не встретились, она бы невольно глядела на него, наверное, с ужасом, – подумал бы о ней Бог знает что!

– Спасибо, Наташ, – сказала она, стараясь не встречаться с Натальей взглядами. – Но я, знаешь, боюсь, что не смогу ответить высоким запросам твоих тузов. Боюсь, я не владею этим искусством: быть женой богатого человека. Не была еще ни разу! – не удержала Маргарита в себе зревшей, зревшей и сорвавшейся, как спелый плод, шутки.

Наталья, видела она периферическим зрением, смотрит на нее с недоумением и порицанием.

– Не была ни разу – откуда тебе знать, владеешь ты этим искусством, не владеешь?

– Я чувствую, Наташ, я чувствую! – воскликнула Маргарита.

И вынужена была взглянуть на подругу, чтобы та не заподозрила ее в какой-нибудь хитрости.

Но Наталья, поняла она по ее глазам, уже что-то заподозрила. Если и не заподозрила, то, во всяком случае, ее недоумение было уже больше, чем недоумение, – что-то, близкое к обиде.

– А что ты тогда ко мне пришла? – проговорила Наталья – слова, которые и в самом деле свидетельствовали об обиде. Или даже оскорбленности.

– Привет! – Маргарита изумилась. Все же Натальина реакция была чрезмерна. – Пришла к подруге. С кем мне поделиться своим?

В глазах Натальи стояли странные отчуждение и холод.

– А чего тебе со мной делиться? Мы с тобой теперь в разных плоскостях. Мне тебя не слишком-то интересно слушать. Даже совсем неинтересно. У тебя свои проблемы, у меня свои. Я думала, ты помочь просишь. Помочь я бы тебе помогла. Мне не жалко. Наоборот, с удовольствием. И были бы снова в одной плоскости. А нет, так извини. Мне же по-настоящему с тобой и потрепаться не о чем!

На улицу со двора нужно было выходить через высокую зарешеченную арку. Маргарита остановилась перед решеткой, взялась за квадратные чугунные прутья и, закрыв глаза, прижалась к рукам лицом. Хотелось стоять так, стоять и стоять – до беспамятства, выть, как собака, оплавиться в этом вое подобно свече, истечь стеарином и исчезнуть. Но руки от металла мгновенно заледенели, их стало жечь, закололо тысячью иголок – будто под током, и Маргарита оторвалась от решетки, вышагнула в калитку – и оказалась на улице.

К метро следовало идти направо, но ноги почему-то повели налево. Она знала, что нужно идти направо, но не могла остановиться и шла, шла в противоположную сторону – словно специально, на зло себе, словно хотела себя так проучить.

Она сумела развернуть себя, соступив с тротуара на проезжую часть и, подобно автомобилю, пересекши ее по дуге, так что на другой тротуар поднялась, уже двигаясь в нужную сторону.

За пересечением с боковой улочкой, на углу стояла небольшая церковь. Маргарита поравнялась с ней, мазнула на ходу невидящим взглядом по кирпичной кладке, – и ее остановило. Прошло несколько мгновений, пока она поняла, почему остановилась. Глаза не видели, а сознание схватило: в стену церкви, обращенная ликом прямо к улице, была вделана икона Богоматери. Дева Мария глядела на Маргариту из-за поблескивающего стекла, будто из окна, и будто спрашивала ее оттуда о чем-то. Или не спрашивала, а просила.

Но о чем спрашивала, чего просила? Маргарита стояла перед иконой и не могла понять. Может быть, Божья матерь просила ее помолиться? Или хотя бы просто перекреститься? Но Маргарита даже не представляла, как это – креститься, и никогда в жизни не молилась. Она вообще была не крещеной. И все в ее семье – и мать, и бабка – были атеистками. С чего ей вдруг показалось, что Богоматерь о чем-то просит ее? То ли просит, то ли спрашивает…

Маргарита повернулась и понеслась по тротуару дальше. День стоял не слишком морозный, но злобно-ветреный – настоящий февральский день, – и в ее жидкой дешевой полушубейке особо было не постоять. Поддувало снизу и гуляло холодом по всему телу, живот над лобком, чувствовала она, даже взялся мурашками.

14

Отец возник подобно черту из табакерки.

Маргарита не знала, откуда пошло это выражение, знала лишь его смысл – неожиданно, нежданно-негаданно, будто из небытия. А отец именно так и появился; как черт из табакерки – лучше не скажешь. Вдруг звонок – и в трубке его голос: «Ну что, Ритка, как дела?» Может быть, это была работа матери – его звонок, но ни мать, ни он в том не признались. Нет, что ты, ни о чем не просила, клятвенно заверяла мать. «Отстань, не терзай меня, а то дам в лоб», – только и ответил отец на ее приставания. «Давай-ка встретимся, дорогуша, – сказал он, когда Маргарита сообщила ему, что без работы. – Подумаем, покумекаем, авось что-нибудь и вымылится».

Маргарита видела его последний раз, когда еще училась в университете, лет пять, если не шесть назад, – в другую эпоху, при коммунистической власти. Отец тогда преуспевал, его картины бешено продавались на Запад, из карманов у него, когда засовывал туда руку за платком, за очками, за ручкой, то и дело выпархивали смятые зеленые бумажки с портретами американских президентов, на столе в комнатке при мастерской, как он ее сам называл – приемов, не переводясь, стояли английское бренди, шотладское виски, французский коньяк. Награда за годы унижений, Ритка, приговаривал отец, выставляя перед ней во фронт разом несколько рюмок и наполняя каждую из разной бутылки, не зря страдали, на компромиссы не шли, талант берегли, не зря! Вокруг него толокся целый хоровод из женщин, все предъявляли на него свои права, он млел, пытался держать их при себе всех разом, называл «моим гаремом», – у Маргариты от того посещения отцовской мастерской осталось ощущение угарно-праздничной, блестящей жизни, на которую, представляла она, у нее самой недостало бы внутри куража.