Честь - Никому! Том 3. Вершины и пропасти - читать онлайн книгу. Автор: Елена Семенова cтр.№ 73

– Юшин! – послышался сзади нервный голос Артуганова. – Оставь его, Юшин! Разве ты не видишь, что он мёртв? Здесь нет живых, Юшин! Уйдём! Это приказ!

Алексей снял шапку, перекрестился и последовал за Климентом. В мёртвых поездах, действительно, не было живых. Разъезд продолжил путь сквозь лес, а за частоколом деревьев всё мелькали безмолвные красные вагоны. Как ни замёрзла душа, а цепенела. Может быть, тот офицер с лихо закрученными усами бредёт сейчас в какой-нибудь колонне, согреваясь единственной надеждой, что его семья жива и отыщется. А семья замёрзла насмерть из-за глупости и головотяпства командования и невероятной подлости чехов. И сколько же таких офицеров! Таких семей! А если и Надя так?.. И снова уговаривал себя, что с Надей не может случиться такого. Что не допустит Антон…

А оказалась Надя в том самом Польском эшелоне, который обошли, не желая вступать в бой с красными! Дважды упустил её! Сколько сомнений и колебаний было в душе, а как прочёл записку на стене в Ачинске, так будто бы разомкнулось что-то в сердце, и смертельно захотелось увидеть Надю, обнять её. Хоть на мгновение одно! До того захотелось, что в жар бросило, кровь в голову ударила. Да как же посмел, будучи в нескольких верстах от Новониколаевска, к ней, ненаглядной, любимой, ждущей его – не вырваться?! Прав, тысячу раз прав был покойник-отец, когда бранил на все лады! Вот уж поискать другого такого бестолка!

Если бы четвертью часа раньше в Ачинск приехать! Стоял Алёша, как убитый, глядя вслед уходящему польскому эшелону. А потом побежал за ним, увязая в снегу, изо всей мочи. Словно бы мог догнать! Словно бы мог успеть! Бежал, на ходу неуклюжий тулуп совлекая. Наконец, споткнулся, упал. Поезд почти растворился вдали, лишь дымок виднелся. Ткнулся пылающим лицом в снег, застонал отчаянно, за перепутанные волосы дёрнул себя в озлоблении, вырвав клок и не почувствовав боли. Катался по снегу, как припадочный.

Артуганов подбежал, тулуп сброшенный принёс, накинулся:

– Ты что ж, дурья башка, вытворяешь?! Сдурел ты, Юшин?! Вставай, одевайся, пока не обморозился!

Объяснил ему, когда отпустило маленько, что к чему. Но не проняло Ижевца. Удивительным душевным здоровьем обладал Климент! На зависть! Казалось бы, куда беспросветнее: почти вся семья погибла, дом разорён, борьба проиграна… А он – ничего! Бодр. И даже весел. Шуткует, с хозяйками хорошенькими заигрывает. Вроде ему и горе не беда! Брат-то его, Митяй, мрачен был, суров. Слова из него не выжать. А Клим на каждом ночлеге какой-нибудь забавный случай припоминал, веселил товарищей. Были ли эти случаи на деле, или на ходу сочинял их Артуганов, а неистощим был на них. И за это любили его. Вот, и теперь сидел Климент в окружении набившихся в избу бойцов и травил им очередную байку, вызывая взрывы хохота. А Алексей не мог заставить себя слушать друга. После Ачинска он питал ещё надежду увидеться с Надинькой в Красноярске. Но Красноярск пришлось обходить. И много хуже того: все эшелоны, шедшие через него, были остановлены красными и не пропущены на Восток. Это означало, что и Надя, и Антон с семьёй теперь в плену. Какое значение имело в сравнении с этим всё прочее?! Лежал, отвернувшись к стене, грызя в отчаянии «ухо» своего малахая. Артуганов больше не трогал его, не пытался призвать к бодрости, переключившись на более благодарную аудиторию.

Хлопнула дверь, и сразу стих смех, отодвинулись стулья. Вставали бойцы, начальство приветствуя. Знакомый глуховатый голос разрешил:

– Вольно!

Алёша повернулся и сел. Посреди комнаты стоял его тесть, полковник Тягаев. Вот, уж кто был офицер до мозга костей! Даже в этом страшном походе не польготил себе. Бородка и усы аккуратно подстрижены, одежда чиста, подлатана – ни малейшей неряшливости. А одет-то не по сибирской зиме Пётр Сергеевич! Шинелька тонкая, солдатского сукна – холодная, поверх жилет кожаный из тех, что союзнички присылали. Как не замёрз ещё? При виде подтянутого, прямого, как на параде, полковника невольно подтянулись и все присутствующие. Он стоял перед ними высок, худ, сед, с лицом посеревшим, прозрачным от худобы, посверкивал стёклами очков. Весь он казался – как ток электрический, как нервный порыв. Сообщил ровным тоном:

– Господа, мы идём на Иркутск. Выступаем по руслу реки Кан. Такое решение только что принято на совещании у генерала Каппеля. Я только что оттуда.

Хозяйка поднесла полковнику кружку самогона. Тот выпил её залпом, отдал, поблагодарив, но так и не сел к столу, а тем же чеканным шагом покинул дом, от двери добавив ещё со значением:

– Выступаем сегодня же.

– Опять «понужай»! – вздохнул Артуганов, вставая и потягиваясь. – Некогда и головы приклонить! Вставай, Юшин! Довольно травить себя. Бери пример со своего папаши. Ястреб! Натурально, ястреб! Из металла он сделан, что ли? – натянул, кряхтя шубу, облапил напоследок хозяйку, поцеловал крепко: – Прощай, красавица! Знать, не судьба нам с тобой жить-поживать да добра наживать!

– Какое теперь добро, капитан! Только зло нажить можно! – бросил кто-то.

Бойцы уже теснились в дверях, вздыхая и поругиваясь. Алёша, слегка волоча затёкшую ногу, присоединился к ним.

– Прощай, красавица! Не вспоминай лихом! – поклонился Климент доброй хозяйке, подметя половицы мохнатой папахой.

8-10 января 1920 года. Нахичевань

Рождество миновало под грохот боёв. Это Будённый, обходя Добровольцев, отступающих к Ростову, бил и бил в правый фланг своей конницей. Конницу эту должны были бы взять на себя казаки, но их сколоченная наспех конная группа никакого сопротивления красным не оказывала, и доносили из штаба Донской, что части её не желают и не могут выдержать даже малого напора противника. И уж понятно было, что главным является здесь слово «не желают». Уже давно «не желали». И из-за этого нежелания, во многом, конница «славного» Шкуро, возглавляемая в ту пору не менее «славным» Мамонтовым, оперировавшая в стыке Донской и Добровольческой армий, отступила под натиском красных, разрушив единство фронта и дав первый толчок к его падению. Казаки этой группы были слишком разложены внутренней распрей: кубанцы ругали донцов, донцы – кубанцев… И сказалось нечувствие интересов общероссийских. Дон да Кубань, да прилегающие области очистили, а до Москвы была охота тянуть! Свой баз ближе – его и защищать! Хозяйство собственное от разрухи налаживать опять же. Вот, и докатились до своего база, теперь удержи его…

На другой день по Рождестве Корниловцы получили приказ наступать на Новочеркасск и вместе с корпусом Мамонтова выбить из казачьей столицы большевиков. Ещё только до Александровской станицы дошли и встретились с мамонтовцами. Валила невозмутимо их лавина в обратном направлении – к переправе через Дон. Переполошился Скоблин, крикнул им:

– Стой! Куда идёте?

Молчали, не смущаясь вопросом старшего по званию. Катили дальше. Насилу добился Николай Владимирович ответа от одного из офицеров, что идут казаки в станицу Ольгинскую. Ну уж ни в какие ворота не лезло! Побагровел Скоблин, пришпорил коня, поскакал к Мамонтову. И Вигель с ещё парой офицеров вместе с командиром поехали. Отыскали казачьего полководца. Тот стоял, пышные, посеребрённые усы свои разглаживая, смотрел на прибывших свысока. По летам Скоблин ему в сыновья годен был, а об остальной «делегации» и говорить нечего – и взглядом не удостаивал. Разгорячённый Николай Владимирович кратко обрисовал задачу, возложенную на Корниловцев и Донцов командованием, но ничуть это не поколебало Мамонтова. Отвесил холодно: