Прямодушен был Стёпка, и Родя не рассердился на него. К тому же, прав он был, не поспоришь. И не время, и не пара… Решил Родион больше общества Феоктисты не искать, но его и искать не надо было: куда денешься друг от друга в маленькой деревушке? То на улице встретишься, то в поле. А от каждой встречи вспыхивало сердце, словно кто-то масленый фитиль зажигал. Заговаривала она, и краска лицо заливала, как у дурня последнего. И не укрылось это от товарищей. Зубоскалили и втихаря, и открыто. Вся часть – молодёжь была. Из юнкеров и кадетов недоучившихся. Самых младших, правда, приказом Врангеля возвратили назад в училища, а оставшиеся мнили себя почти «стариками», а всё-таки – мальчишки. И чувств серьёзных никто почти не испытал ещё, и не воспринимал всерьёз. Ещё недавно и Родя был таким. И, вот, всё переменилось, и насмешки товарищей больно язвили его.
Однажды ушёл от них под вечер в поле, где уже ни души не было в этот час, зарылся в стог свежего, сладко пахнущего сена. Лёгкий ветер доносил прохладу с реки, изредка жужжали последние пчёлы. Родион открыл потрёпанный том Жюля Верна и погрузился в чтение, словно возвращаясь в радостные времена своего беспечного детства. Прошёл час или больше, и Родя почувствовал, что-то кто-то пристально смотрит на него. Он поднял голову и вздрогнул от неожиданности: сбоку, у самого стога стояла Феоктиста и с любопытством смотрела на него. Родя поднялся, спросил немного сердито:
– Подглядываешь?
– Нет, просто гляжу, – девушка улыбнулась. Она была в обычной своей белой рубашке и тёмно-синей юбке, из-под которой видны были крепкие, мускулистые лодыжки. Тёмные волосы были заплетены в косу, порядком, однако, растрепавшуюся, а косынка накинута на плечи.
– Смотрит она… Ты откуда здесь взялась в такое время?
– К тётке в соседнюю деревню ходила, обратно иду. А тут ты, – Феоктиста склонила голову на бок. – А что ты читал?
– Жюль Верн. Это такой писатель французский. В детстве я зачитывался его книгами.
– А сейчас?
– А сейчас читать некогда стало.
– О чём же пишет твой писатель?
– О путешествиях, о далёких странах… А ещё о том, чего пока нет, но обязательно будет!
– И что же будет?
– Люди станут ходить по дну океана на подводных кораблях и подниматься в заоблачные выси, и полетят на луну…
Феоктиста прыснула и залилась таким же звонким смехом, как тогда, когда Родя так постыдно свалился с крыши.
– На луну! Умора! Как же можно полететь на луну? Сказкам веришь, как мой братушка, а ещё солдат! Болтун ты!
– Да что ты смеёшься? – обиделся Родион. – Ты бы прочла сначала!
– Вот ещё! Делать мне нечего! – фыркнула Феоктиста. – К тому же я неграмотная. Батя сгибнул, не успел научить.
– Так давай я научу, – предложил Родя.
В этот момент в небе раздалось странное гудение, и на горизонте показался низко летящий аэроплан. Родион напрягся. С аэропланов красные часто разбрасывали листовки. Среди прочих – обращение, подписанное генералом Брусиловым, читая которое Родя готов был плакать от гнева и негодования. А в недавнем бою три красных аэроплана пронеслись прямо над его головой, строча из пулемётов. Несколько солдат было тогда убито. Родя же упал в траву, закрыв руками голову, и остался невредим. Теперь же он молниеносно схватил Феоксисту и, повалив в траву, накрыл её собой, готовясь принять в себя все очереди вражеского орудия.
Но аэроплан пролетел мимо, а Феоктиста с силой оттолкнула его, вскочила, шумнула, пылая гневом, очень красящим её лицо:
– Ты что ж делаешь?! Думаешь, раз я сиротка, так и руки распускать можно?!
– Так ведь я подумал, что это красные…
– Сам ты красный! – фыркнула Феоктиста.
– Дура! – рассердился Родион. – Из такого вот аэроплана моих друзей расстреливали! А когда б тебя?! Я же за тебя испугался!
Васильковые глаза прояснели, стали ласковыми.
– Ладно уж, горе, идём. Аэроплан твой, кажись, у нашей деревни сел. Айда поглядим! – в голосе девушке послышался задор.
Хотелось и Роде посмотреть на чудо техники. Свои, белые аэропланы он видел лишь раз. И только в воздухе, когда громили они красных. А теперь представился случай вблизи посмотреть.
– Айда наперегонки!
Каким ещё ребёнком была эта дикарка-красавица, заставленная жизнью рано повзрослеть и заменить мать своим братишкам и сёстрам, но ещё искавшая случая поиграть, повеселиться, как веселились её сверстники. Побежала через поле скошенное резво, только пятки сверкали из-под развивавшегося подола. Бросился и Родион за ней, поддаваясь молодому озорству. Багровый шар солнца ещё не покинул неба, но уже экономил свои лучи, догорал головёшкой, а на смену ему проступал на небесной глади едва заметным контуром голубоватый месяц.
В деревне было шумно, все сбежались посмотреть на чудо-машину, каких в этом краю ещё не доводилось видеть. Дети норовили забраться на аэроплан, висли на крыльях, на лицах их был написан восторг. Сам пилот сидел неподалёку, пил воду из ковша, смотрел, посмеиваясь, на возню возле своего «коня», толковал о чём-то с подошедшими офицерами. Ему было не больше тридцати. Крепкого сложения, широкоскулый капитан с коротко стрижеными волосами и щёткой усов и небольшими весёлыми глазами, он объяснил собравшимся, что в аэроплане забарахлил мотор, и этим вызвана его нежданная посадка.
– Думал, братцы, не дотяну, разобьюсь вместе с моей железной птицей.
– А как же дальше вы? – спросил один из офицеров. – Здесь исправить поломку вряд ли удастся.
– А что бы вы сделали, если бы у вас сломался автомобиль?
– Впряг бы лошадей, чтобы они дотащили его, куда следует. Но вашу «птицу» лошади не утянут.
– А моя «птица» и сама ещё бегает, – пилот улыбнулся. – Видели вы, небось, птиц с перебитыми крыльями? Взлететь невозможно, а ехать тихонько по дороге – чего бы нет? Так что управимся. С утра и тронусь в путь.
Родиону очень хотелось подойти к аэроплану ближе, рассмотреть его. А ещё лучше подняться в кабину. Но было бы это мальчишеством, несолидно было бы. И стоял Родя в стороне, с завистью наблюдая за снующими вокруг аэроплана детьми, среди которых были и меньшие Феоктисты.
Ночью он долго смотрел на железную «птицу» и представлял себя на месте пилота. Его вдруг озарило, кем бы хотелось ему стать в этой жизни. Не стрелком, не кавалеристом, а бесстрашным авиатором, бороздящим небесную гладь. Лететь в облаках, и чтобы вся земля, как на ладони… Утром поделился мыслью с Феоктистой:
– Вот, прикончится война, и пойду в авиаторы. Буду летать!
– Неужто на луну собрался? – съязвила синеглазая.
– И на луну тоже, – в тон ей отозвался Родион, садясь на ступеньку крыльца. – И тебя с собой возьму! – крикнул ей, оглянувшись.
– А я с тобой, горе, не полечу.