Южнорусское Овчарово - читать онлайн книгу. Автор: Лора Белоиван cтр.№ 2

Наши соседи тетя Галя и дядя Вася наведались к деду в числе первых, и в их доме появился свет. Тетя Галя пересказала нам дедову бредятину, которую он нес, выдавая односельчанам потяжелевшие ведра. По его словам, он раздавал людям сгущенную темноту – или, как он ее называл, «ночную сгущенку». Самое примечательное, что жители Южнорусского Овчарова, даже перейдя на этот альтернативный источник освещения и обогрева, пользуясь им направо и налево и вообще зажив припеваючи, так и не поняли, каким образом все это дело работало. Просто убедились в эффективности дедовой продукции, не пытаясь вникнуть в природу трансформации ночной сгущенки в электричество.

Да и сам изобретатель, честно говоря, с ходу не смог объяснить сути открытого им явления. Вдобавок альтернативный овчаровский энергетик разнервничался и нажрался накануне приезда телевизионщиков.

– Ну, смотри, блядь, – шатаясь, говорил дед Костик в интервью Первому каналу, – по ночам у нас как? Темно, аж пиздец, да? Это значит что? Это значит, что все, блядь, не так просто. Точней, все, блядь, не просто так. Это значит… – Тут дед Костик поднял корявый палец и значительно пошевелил им в направлении неба. – …что темнотой можно пользоваться. Если темноты по ночам так дохуя, то это значит, она бесплатная, как вроде, блядь, говно. Неужто ее применить нельзя, так сказать, в мирных целях, если ее так дохуя и она, блядь, бесплатная? Говно можно, значит, применить, а темноту, блядь, нет? – объяснил дед Костик и резюмировал: – Так я думал и оказался прав.

Из-за того, что дед Костик был выпивши, сюжет про переход Южнорусского Овчарова на самодельное электричество не показали. И это было очень кстати, потому что овчаровцы уже начинали опасаться, что при массовом подключении человечества к темноте от нее ничего не останется. Дед Костик был тоже рад:

– У меня жена на Урале, – говорил он, – я для ней утонул. А увидала бы? Хорошо было бы? Всплыл утопленничек. Тут как тут бы уже приехала, а на черта она мне сдалась. Поди, старая уже стала. И молодая-то была – змея. Правда, красивая. И то! А старая змея мне и подавно ни к чему.

Нельзя сказать, что мы совершенно не верили в чудесное открытие деда Костика. В него одинаково невозможно было и поверить, и не верить. С одной стороны, ведра сгущенки тете Гале и дяде Васе хватило на всю зиму. Они подсоединили к добыче не только домашнюю электропроводку, но и никогда не бывший в эксплуатации электробойлер, который вдруг взял и заработал: прежде ему сроду не удавалось нагреть котел, потому что по техусловиям для этого требовалось пять киловатт, выжать которые из дрянных внешних проводов было невозможно даже с помощью мощного повышающего стабилизатора.

С другой стороны, неплохое образование, в комплект которого входила и физика, не позволяло нам поверить в ведро. А с третьей – у всех, кто возвращался от деда Костика не с пустыми руками, тем же вечером зажигались окна в домах, а на занавесках мельтешил отсвет телевизоров.

Нельзя сказать и того, что мы не попытались обзавестись этим – до полной дурацкости фантастическим – электричеством. Пытались. Мы приходили к деду Костику трижды, но один раз дед сказал нам, что у нас неподходящее ведро, а еще дважды – что сгущенку всю разобрали, нету ничего, ни капли; после чего мы видели из окна, как он выносил кому-нибудь из односельчан полное ведро.

Было досадно ощущать себя чужаками там, где все остальные друг другу свои. От глубокой обиды на деда Костика нас спасало то, что не нам одним он отказал в сгущенке. Примерно половина деревни сверкала по вечерам ярко освещенными окошками, в то время как вторая половина томилась при свечах. Отследить, кому и по каким критериям дед Костик соглашался выдать свой продукт, было невозможно. Среди отказников были самые разные люди. Настолько разные, что при попытке хоть как-то их систематизировать возникал полный сумбур.

Мы бы непременно попытались выяснить для себя принцип работы Костикова изобретения, но у нас самих ведро так и не побывало, а в пересказе удачливых ведровладельцев все выглядело настолько дико, что мы лишь молча переглядывались, никак не комментируя и не переспрашивая рассказчиков. По словам наших односельчан выходило, что ночью – но только не в полнолуние и не накануне – густая тьма облепливается вокруг всех предметов, стекая по ним в землю (именно там, где ночи особенно темны, водится самый качественный чернозем – приводил доказательство дедовой правоты один из его клиентов), так что дело оставалось за малым – собрав тьму в подходящую емкость, тут же закрыть ее крышкой, чтоб не расплескать по дороге. Для сбора тьмы деду Костику и служил ветряк: ночь стекала по его лопастям, под которые дед Костик знай подставлял тазы. Работал он в полной темноте, отключая на это время все домашнее освещение. Наполненную тьмой-сырцом тару старик отволакивал в сарай, где у него находился большой самогонный аппарат с центрифугой в комплекте. Центрифуга, служившая раньше для ускорения процесса брагообразования, стала теперь работать сгустителем тьмы. Дед Костик аккуратно сливал в нее сырец, на ощупь тыкал пальцем в кнопку «пуск» и на выходе получал легкую, но тягучую, как расплавленный гудрон, готовую к хранению и употреблению ночную сгущенку. Наши собеседники утверждали, что в сгущенном виде тьма уже не боялась света, разве что под прямыми лучами солнца черная поверхность подергивалась корочкой, а содержимое ведра немного уменьшалось в объеме.

Слушать эти рассказы было невыносимо. Нам постоянно казалось, что либо над нами в открытую издеваются, либо мы сходим с ума. И было очень непонятно, что хуже.

Готовую сгущенку дед хранил в желтой полуцистерне с надписью «КВАС». Какими судьбами квасная бочка попала к деду Костику, нам было неинтересно. В нескольких хозяйствах нашей деревни имелись подводные лодки, и на этом фоне глупо было бы интересоваться такими вещами, как емкость из-под кваса. Гораздо интересней было ее содержимое. Однажды по дороге в магазин нам встретился ближайший сосед, ландшафтный дизайнер Вова, несший от деда Костика пластмассовое ведро. Оно было явно не пустым, хоть и не выглядело тяжелым. Но Вова нес ведро на отлете руки и шел так быстро, что едва кивнул нам на ходу и тут же скрылся за калиткой своего двора.

Что касается квасной бочки, то, как мы слышали, рядом с ней мог находиться только сам дед Костик – никто, кроме него, не умел вытерпеть ни секунды подле емкости с полукубом ночного концентрата, чем бы ни являлся этот концентрат на самом деле. Выстоять возле бочки, от которой отталкивало и к которой в то же время притягивало, не смог ни один доброволец, так что деловитое спокойствие деда Костика заставляло подозревать его в общении с сатаной. Иногда эта гоголевщина раздражала нас. Иногда казалась смешной.

Дед Костик снабдил всех до единого потребителей ночной сгущенки специальными, изготовленными им самим, переходниками. Потом Вова показал нам один такой переходник. Это была папиросная гильза. В нее надо было засунуть концы проводов, чтобы затем погрузить их в ведро с темнотой. Почему нельзя было обойтись без бумажных гильз, никто не понимал, но дед Костик сказал: «Так надо». Спорить с ним было бы глупо – в конце концов, дед Костик дал людям возможность спокойно перезимовать, так трудно ль им было молча засовывать провода в бумажные гильзы?