Это был, пожалуй, один из самых сложных периодов моей жизни. Мне тогда надо было просто выжить, и я боролась. Каждое утро я, как могла, делала гимнастику. Я представляла себе, как мой сын оканчивает школу. Если бы можно было выжить на одной силе воли, я бы точно это сделала.
За время пребывания в больнице я потеряла массу сил. Мне было трудно пройти по комнате. Однажды у меня внезапно отказали ноги. Я стояла в дверном проеме и упала так, что перегородила дорогу и никто не мог подойти ко мне. Мне пришлось отползать в сторону, чтобы люди смогли помочь.
Перед самой операцией у меня три часа непрерывно шла кровь из носа. Было странное ощущение, что мускулы лица перестали мне подчиняться. Я посмотрела на себя в зеркало – в ноздрях марлевые тампоны, на руках ссадины от того, что в крови у меня слишком мало тромбоцитов, синяки под глазами. Медсестра спросила, что со мной. Я ответила: «Первое правило „Борцовского клуба“…», и рассмеялась.
Это было на самом деле довольно мрачно и страшно, но я старалась воспринимать все происходящее с улыбкой, молитвой и слезами. Мой муж помогал мне принимать душ, и я шутила, что мы вместе не мылись в душе со времен нашего медового месяца. Я научилась ходить по стеночке или за что-нибудь держаться, чтобы не падать. Но когда я все-таки падала и сын помогал мне подняться, я называла его героем и замечала, что он ужасно рад этой похвале.
Я начала ходить, с каждым днем все дальше и дальше. Мой организм креп, и сил становилось все больше.
Вскоре после того как меня выписали, скоропостижно скончался мой отец. Его смерть стала для меня страшным ударом. Я плохо себя чувствовала и поэтому несколько месяцев с ним не виделась. Я понимала, что слезами горю не поможешь и душевные страдания никак не будут способствовать моему собственному выздоровлению. Поэтому я решила вспоминать, как мы в последний раз вместе праздновали Рождество. Я рада, что перед смертью отца успела сообщить ему по телефону, что трансплантация прошла успешно и я выздоравливаю.
Прошел год после того, как я легла в больницу. Снова наступило Рождество. Пора было переходить от выживания к нормальной человеческой жизни. Я твердо решила не думать о боли и сложностях, а благодарить судьбу за то, в чем мне так несказанно повезло, – за поддержку близких и друзей, за возвращение моего «блудного» брата и щедрость незнакомца, который стал моим донором и подарил мне жизнь.
Прошло три года. Мы экономим деньги, чтобы съездить в Disney World. Мой сын в восторге от нашего путешествия в Гранд-Каньон. Я закончила писать свой второй роман и тесно сотрудничаю с организацией Be The Match
[8]. Теперь я перестала воспринимать Рождество как трагическое время моей болезни. Я выдержала, преодолела трудности, которые выпали на мою долю, и считаю себя совершенно счастливой.
Рисса Воткинс
Рак, моя история
Я боялась заболеть раком, и этот страх изменил мою жизнь. Сейчас я благодарна за каждый день, когда чувствую себя здоровой. Я поняла, что в жизни главное.
Оливия Ньютон-Джон, австралийская актриса и певица
Мне было тогда тридцать пять лет. Однажды я мылась в душе и обнаружила на своем теле что-то странное. Я еще раз ощупала это место. Действительно, на груди появилось какое-то уплотнение. Я провела очень неспокойную ночь, уговаривая себя, что это, скорее всего, игра моего воображения, а не злокачественная опухоль. Настало утро, но уплотнение не исчезло. Следующие несколько дней я ездила по разным клиникам и сдавала анализы.
Когда я услышала диагноз, у меня внутри все перевернулось. Никто в моей семье не болел раком. Доктора удивлялись не меньше меня. Несколько дней я провела, как в тумане. Меня бросало в крайности: я то дрожала от страха, то говорила себе, что это ошибка. Но потом я примирилась со своим диагнозом и с новыми реалиями.
В первую очередь мне надо было заняться лечением, которое требовало больших душевных и физических сил. Я хотела понимать, с чем имею дело, поэтому пошла в медицинскую библиотеку, чтобы выяснить все о злокачественных опухолях на начальных стадиях развития. Я набрала научных книг и журнальных статей, отксерокопировала их и стала подробно изучать три метода лечения, которые предлагали врачи: операцию, химиотерапию и лечение радиацией.
Чтобы не утонуть в море информации, я решила сперва сконцентрироваться на операции: как она происходит и в каких случаях ее делают. К тому моменту, когда я зашла в операционную, я была подготовлена к любому исходу, который мог ждать меня в будущем.
Через несколько недель после операции я пережила шок, увидев свое покрытое шрамами тело в зеркале. Оно было похоже на сшитое из лоскутов одеяло. Моя душа тоже казалась лоскутным одеялом, сшитым нитками любви и поддержки моих родных и друзей.
После операции я начала изучать вопросы химиотерапии и лечения радиацией. Я проштудировала достаточно информации и была готова к серьезному разговору с врачом. Я согласилась на химиотерапию, но отказалась от радиации, которая «убила» бы часть легких и сердца. Я хотела сохранить возможность жить активной жизнью, пусть даже она окажется не такой долгой.
Первый сеанс химиотерапии произвел на меня сильное впечатление. В нос ударил сильный запах химикатов, и я с удивлением увидела большой зал с шезлонгами для пациентов. Я представляла себе все совсем по-другому. Процедуры проводили, не запирая пациентов в отдельных комнатах, а собрав их вместе в одном пространстве. Ряды шезлонгов и лежащие на них люди напоминали молочную ферму с рядами коров, которых присоединили к доильным аппаратам. Я старалась не смотреть в глаза лежащим под капельницами пациентам и уперлась взглядом в спину медсестры, которая вела меня в дальний конец процедурного зала.
Медсестра предложила мне лечь на шезлонг, стоящий между двумя мужчинами. Они о чем-то оживленно беседовали. Рядом с каждым пациентом стояли капельницы, наполненные красными или синими растворами, поступавшими им в вены. Пациенты не обращали на капельницы никакого внимания. Я заняла свое место между двумя джентльменами и извинилась, что я нарушаю их беседу. Эти господа спокойно отнеслись к моему появлению и втянули меня в разговор. Они сообщили мне свои диагнозы и поинтересовались, какой диагноз поставили мне. Я поняла, что моя болезнь – просто цветочки по сравнению с формами рака, которыми страдали мои соседи. «Как я могу жалеть себя, если людям приходится гораздо хуже, чем мне?» – подумала я.
Приблизительно через час оба моих соседа задремали. Потом я узнала, что сонливость – побочный эффект лечения химиотерапией. Я вынула свои распечатки и начала их читать. Позже я стала воспринимать эти сеансы как возможность отключиться, заснуть, мечтать или видеть сны о чем-то совершенно не связанным с реальностью. Сны и грезы скрашивали часы, проведенные под капельницей.