Коррупция при дворе Короля-Солнце. Взлет и падение Никола Фуке - читать онлайн книгу. Автор: Винсент Дж. Питтс cтр.№ 87

Кольбер скопил колоссальное личное состояние. Оно оценивалась в 12 миллионов ливров, что сравнимо с наследством, оставленным Лувуа ^[1057]. Трех своих дочерей он выдал за герцогов де Шеврёз, де Бовилье и Мортемара. Сын, маркиз де Сеньеле и позже министр флота, женился на одной из Матиньонов, чей род восходил к Бурбонам и Лонгвилям. Второй сын стал епископом Руанским. Еще трое погибли на полях сражений. Братья и племянники Кольбера тоже сделали блестящую карьеру на высоких государственных должностях.

Образ жизни Кольбера соответствовал его богатству и должности. Его парижскую резиденцию украшали великолепные гобелены, картины и другие предметы искусства. Его библиотека позже перешла в собственность государя, а затем – в собрание Национальной французской библиотеки ^[1058].

В 1670 году Кольбер купил поместье, известное как Со, недалеко от Версаля. С помощью Шарля Перро, Лебрёна и Ленотра он создал величественную резиденцию в окружении 700 акров садов. Там он несколько раз в году по торжественным случаям принимал короля и членов королевской семьи. В 1677 году он устроил для Людовика и двора колоссальный праздник, с выступлениями поэтов, представлением расиновской «Федры» и великолепным фейерверком ^[1059].

Дядя Кольбера Анри Пюссор, который был всего на четыре года старше племянника, продолжал тесно сотрудничать с ним. В 1665 году он возглавил комиссию, номинально под председательством Сегье, которой поручалось составить список всех королевских декретов в области как гражданского, так и криминального права. Это требовалось для того, чтобы ими могли пользоваться суды. Еще одним, не менее важным делом комиссии было составить единообразные процедурные правила для королевского судопроизводства во всей стране. Детище Кольбера, этот проект должен был не только улучшить качество судопроизводства, но и служить механизмом контроля, давая королю власть над судебной системой. Последняя же, по мнению Кольбера, довольно неохотно откликалась на королевское волеизъявление. В 1667 году результатом этого труда стал гражданский кодекс, а в 1670 году – криминальный. Еще три вспомогательных кодекса появились некоторое время спустя. Все вместе они составили то, что историки права называют Кодексом Людовика. Он оставался краеугольным камнем французского судопроизводства вплоть до революции.

В работе комиссии легко услышать отголоски процесса Фуке. Изначально Кольбер стремился избежать любого формального вклада со стороны существующих королевских судов и привлек для работы с Пюссором членов Conseil d’État. Кроме Пюссора, Сегье и Кольбера в комиссию входили Понсе, которого скоро освободили от этих обязанностей, Вуазен, Бушра и Отман (обвинитель по другим делам, которые рассматривала Палата правосудия). Ее ответственными составителями являлись Одар Гомон и Никола Жозеф Фуко, сын секретаря на процессе Фуке. Первоначально в состав комиссии не вошел никто из голосовавших в пользу Фуке. Однако позже, в 1670 году, Катина, Брийяк и Файе присоединились к комиссии для пересмотра криминального законодательства ^[1060].

Попытку Кольбера обойти высокие суды пресек Ламуаньон. Он убедил Людовика XIV расширить состав и включить в него представителей скамьи с правом комментировать предлагаемые кодексы. Это дало пространство для серьезной полемики между Ламуаньоном и Пюссором. Речь шла о правах и гарантиях, которые следует предоставить обвиняемым, об автономности и дискреционных полномочиях судей (праве судить по личному усмотрению), о взысканиях в отношении судей, не соблюдающих процедурных ограничений, налагаемых кодексами, и так далее. Некоторые из этих дебатов были примечательны. Ламуаньон противился многим из предложений ограничить гарантии, традиционно полагавшиеся обвиняемому. Он настаивал на их сохранении, в том числе и тех, которыми воспользовался Фуке: право отказаться присягать в суде или право на консультантов. По поводу права на консультантов, в частности, он категорически утверждал, что такое ограничение будет не ловушкой для виновных, а «гибелью для невинных, не получивших нужного совета» ^[1061]. Непримиримее всего в отношении гражданского и криминального кодекса он ополчался на попытки ограничить право судей судить по своему усмотрению и на санкции, которые грозили магистратам, не соблюдающим этих ограничений досконально. По мнению Ламуаньона, вековой опыт доказал, что неукоснительно выполнять свой долг магистратов побуждают скорее «честь и совесть», нежели страх наказания ^[1062]. На это у Пюссора был готов ответ: «В действительности хуже всего исполнялись те распоряжения, соблюдение которых зависело только от чести и сознательности». Самые острые столкновения между ними происходили во время обсуждения гражданского кодекса в феврале-марте 1667 года. Хотя они сталкивались и по поводу криминального кодекса, на обсуждениях в июне и июле 1670 года ^[1063].

В итоге практически все ограничительные рекомендации Пюссора были приняты. Чаще всего – после вмешательства короля, которое одно могло вывести комиссию из тупика. Обвиняемые теперь были обязаны приносить перед допросом присягу. Неспособность или отказ это сделать означали признание обвиняемого «отказавшимся давать показания». На ранних этапах следствия (допрос, очная ставка со свидетелями) обвиняемому больше не полагалось консультантов. По обвинению в государственной измене или оскорблению величества их не предполагалось вообще ^[1064]. Многие из нововведений отчетливо выражали досаду Пюссора и его сторонников на то, как искусно Фуке использовал «пробелы законодательства» во время процесса. Апеллируя к преклонению судей перед законом, он добивался важных решений в свою пользу. Режим не собирался терпеть новых «процессов Фуке». Задача заставить суды следовать новой процедуре легла на королевские тайные советы (conseil privé) ^[1065]. Однако на практике этот подход не учитывал многих нюансов и оставлял больше свободы в принятии решений, чем понравилось бы Пюссору или Кольберу ^[1066]. Многие из этих новых норм в эпоху Просвещения оспаривали выдающиеся мыслители, в частности Монтескьё, который иногда ссылался на полемику между Ламуаньоном и Пюссором, опубликованную немного раньше в XVIII веке.