– А какое правильное?
У Анри очень крепкие сигареты. Турецкие. Они обжигают мне ноздри.
– Я пересмотрел дело Дрейфуса.
– Да, Гриблен мне сказал, что вы забрали папку. Похоже, вы взбаламутили это дело.
– Генерал Буадефр пребывал в уверенности, что папка уничтожена. Оказывается, генерал Мерсье приказал полковнику Сандерру избавиться от нее.
– Я этого не знал. Полковник только сказал мне, чтобы я ее хранил.
– Почему, вы считаете, Сандерр не выполнил приказа?
– Спросите у него.
– Наверное, спрошу.
– Вы можете спрашивать у него что угодно, полковник, только ответов не получите. – Анри постукивает себя по виску. – Он сидит взаперти в Монтобане. Я столько проехал, чтобы его увидеть. Жалкое зрелище. – У Анри скорбный вид. Неожиданно он поднимает бокал. – За полковника Сандерра – за одного из лучших!
– За Сандерра, – отвечаю я, делая вид, что пью за его здоровье. – Но, как вы думаете, почему полковник сохранил папку?
– Думаю, он считал, что она может еще понадобиться, ведь именно на основании этих материалов и был приговорен Дрейфус.
– Вот только мы с вами оба знаем, что Дрейфус невиновен.
– Я бы не стал говорить об этом слишком громко, полковник… – Глаза Анри широко распахиваются. – В особенности здесь. Кое-кому из посетителей это может не понравиться.
Я окидываю бар взглядом. Он начинает заполняться. Подаюсь к Анри ближе и, понизив голос, говорю:
– «Бордеро» написал не Дрейфус. – Не знаю, жду ли я от него исповеди или сам ему исповедуюсь. Но какое-то очищение необходимо. – Его написал Эстерхази. Даже Бертийон говорит, что почерка абсолютно совпадают. И это начисто уничтожает все обвинения против Дрейфуса! Что же касается ваших секретных материалов…
Меня прерывает взрыв смеха за соседним столиком. Я раздраженно смотрю в ту сторону.
Анри теперь с очень серьезным видом внимательно изучает меня:
– Что вы хотели сказать о секретной папке?
– При всей моей симпатии, мой дорогой Анри, на Дрейфуса там указывает только тот факт, что итальянцы и немцы получали планы укреплений от кого-то, обозначенного инициалом «Д.». Я вас ни в чем не обвиняю: когда Дрейфуса задержали, ваша задача состояла в том, чтобы придать делу максимум убедительности. Но сегодня, когда нам известны факты об Эстерхази, все меняется. Теперь мы знаем: осужден был невиновный человек. И скажите мне, что мы должны делать, зная об этом? Просто молчать? – Я откидываюсь на стуле.
После долгой паузы, во время которой Анри продолжает разглядывать меня, слышу его вопрос:
– Вы у меня спрашиваете совета?
– Безусловно, – пожимаю плечами я. – Если у вас есть совет.
– Вы говорили об этом с Гонзом?
– Да.
– А с Буадефром? С Бийо?
– Да.
– И что они вам сказали?
– Оставить это.
– Тогда, бога ради, полковник, – шипит Анри, – оставьте это!
– Не могу.
– Почему?
– Я сделан из другого материала. Я не для таких дел поступил в армию.
– Тогда вы избрали не ту профессию, – недоуменно качает головой Анри. – Вы должны дать им то, что они хотят, полковник. Они ваши начальники.
– Несмотря на то, что Дрейфус невиновен?
– Ну вот, вы опять об этом! – Он оглядывается. Теперь наступает его очередь податься ко мне и говорить вполголоса. – Послушайте, полковник, я не знаю, виновен он или нет. И если откровенно, мне на это плевать, простите за грубость. В любом случае именно так должны к этому относиться и вы. Я выполнил приказ. Прикажите мне расстрелять человека, и я сделаю это. Если вы потом мне скажете, что перепутали имя… что ж, мне жаль, но это не моя вина. – Анри наливает нам обоим еще коньяка. – Хотите моего совета? Ну вот вам история. Когда мой полк был в Ханое, в казармах часто воровали. И вот однажды мой майор и я устроили ловушку и поймали вора на месте преступления. Оказалось, что он – сын полковника. Не знаю, зачем ему понадобилось воровать у таких же, как он, но он воровал. И вот мой майор – он был немного похож на вас, тоже немного идеалист, скажем так, – пожелал предать этого человека суду. Начальство не согласилось. Но он тем не менее довел дело до суда. Но военный трибунал не прислушался к доводам майора. Вора освободили. Это истинная история. – Анри подносит свой бокал к моему. – Вот вам армия, которую мы любим.
Глава 15
Когда я на следующее утро прихожу на службу, меня ждет дело Дрейфуса – не секретное досье, а отчет Министерства колоний: его присылают регулярно для моих комментариев.
За последние недели в том, что касается Дрейфуса, дело против него претерпело два прокола. Первый – сообщение в английской газете о побеге Дрейфуса. Потом появилась публикация обращенного к нему письма, зарегистрированного в почтовом отделении на улице Канбон, с неразборчивой подписью вроде: «Велер» и предположительно написанное невидимыми чернилами:
Разобрать Ваше послание невозможно. В следующем ответе возвращайтесь к предыдущему шифру. Укажите точно, где находятся документы и как можно открыть шкаф. Мы готовы действовать немедленно.
Охранникам Дрейфуса был отдан приказ: после вручения ему этого письма усилить наблюдение. Но Дрейфус только нахмурился и отложил письмо в сторону. Очевидно, что он никогда не слышал ни о каком «Велере». Но и мы, и уголовная полиция сообща ответили, что это злонамеренная фальшивка.
И все же, переворачивая документы, я вижу, что эти эпизоды использовались Министерством колоний для ужесточения условий содержания Дрейфуса. В течение трех недель на ночь его заковывали в кандалы. Прилагался даже рисунок кандалов, привезенных из исправительной колонии в Кайенне. Две U-образные железки, прикрепленные к его кровати. Они надеваются на его щиколотки с заходом солнца, после чего через них продевается стержень, запирающийся на замок. В таком положении узник остается до рассвета. Кроме того, вокруг его хижины воздвигнут деревянный забор высотой в два с половиной метра. Внутренний забор находится всего в полуметре от его окна и полностью перекрывает вид на океан. А днем Дрейфусу теперь запрещен выход на остров за периметр второго забора. Голая узкая полоса камней и кустарника между двумя стенами, где нет ни деревьев, ни тени, – вот теперь и весь его мир.
Как и обычно, в папке приложение – конфискованные письма Дрейфуса.
Вчера вечером меня заковали в кандалы. Я не знаю почему. С первого дня моего пребывания здесь я аккуратно исполнял все приказы. Как я не сошел с ума в течение этой длинной, страшной ночи? (7 сентября 1896)
Эти ночи в кандалах! Я даже не говорю о физических мучениях, но какое моральное унижение. И без всяких объяснений. За что и по какой причине?! В каком жестоком кошмаре я живу почти два года! (8 сентября)