Глава 12
Я намеренно дожидаюсь окончания дня и только тогда поднимаюсь к Гриблену. Он испуганно смотрит на меня: я появляюсь перед ним второй раз за два дня.
– Полковник? – Он с трудом встает.
– Добрый вечер, Гриблен. Покажите мне, пожалуйста, секретную папку по Дрейфусу.
Что это – игра воображения или я вижу, как и в случае с Лотом, огонек тревоги?
– Боюсь, у меня нет этой конкретной папки, полковник, – отвечает он.
– В таком случае, я думаю, она у майора Анри.
– Почему вы так думаете?
– Когда я возглавил отдел, полковник Сандерр сказал мне, что, если у меня возникнут какие-то вопросы по папке Дрейфуса, я должен обратиться к Анри. Насколько я понял, это означает, что папка находится на хранении у Анри.
– Ну, если это сказал полковник Сандерр, то конечно… – Голос Гриблена смолкает. Потом он с надеждой добавляет: – Я подумал, полковник… поскольку уж Анри в отпуске… то не лучше ли дождаться его возвращения?
– Категорически нет. Он не вернется еще несколько недель, а мне папка нужна немедленно. – Я замолкаю в ожидании его реакции. – Идемте, мсье Гриблен. – Я протягиваю руку. – Ключи от его кабинета наверняка у вас.
Чувствую его желание солгать. Но это означало бы прямое неповиновение начальнику, бунт, на который Гриблен, в отличие от Анри, совершенно не способен.
– Что ж, полагаю, мы можем проверить… – отвечает он.
Архивист отпирает правый нижний ящик своего стола и вытаскивает связку ключей. Мы вместе спускаемся по лестнице.
Кабинет Анри выходит на улицу Юниверсите. В непроветриваемой комнате запах канализации сильнее. Большая муха с тупым упорством бьется о грязное стекло. В кабинете обычные предметы мебели, используемые в министерстве: стол, стул, сейф, шкаф и тонкий квадрат коричневого ковра. Немногочисленные личные предметы: на столе – резной деревянный сосуд для табака в форме собачьей головы, на подоконнике – отвратительная немецкая полковая кружка для пива и фотография Анри с товарищами в форме Второго зуавского полка
[41] в Ханое. Он был там в одно время со мной, но если мы и встречались, то я об этом забыл.
Гриблен наклоняется, чтобы открыть сейф. Просматривает папки. Находит то, что нужно, запирает. Когда он распрямляется, колени его производят звук, похожий на удар прутиком.
– Прошу, полковник.
Оказывается, это тот же конверт оберточной бумаги с буквой «Д» в углу, который я передал председателю военного трибунала двадцатью месяцами ранее, вот только печать была сломана. Взвешиваю конверт в руке. Помню, он был легок, когда дю Пати вручил его мне, – ощущение то же самое.
– Это все?
– Все. Если вы дадите мне знать, когда закончите с ним, я запру его назад.
– Не волнуйтесь, с этого момента он будет у меня.
Вернувшись в свой кабинет, я кладу конверт на стол и несколько секунд смотрю на него. Странно, что такой внешне непрезентабельный предмет имеет столь высокое значение. Хочу ли я делать то, что задумал? Если человек что-то прочел, вычеркнуть этот факт из его жизни уже нельзя. Возможны последствия – юридические, этические, – которые я могу предвидеть.
Я вытаскиваю содержимое из папки. Там пять документов.
Начинаю читать с письменных показаний Анри в адрес военного трибунала:
Господа!
В июне 1893 года в распоряжение статистического отдела попала записка немецкого военного атташе полковника фон Шварцкоппена. Из этой записки вытекало, что он от неизвестного информатора получает планы оборонительных сооружений в Туле, Реймсе, Лангре и Нёфшато.
Из другой перехваченной записки от января 1894 года вытекало, что фон Шварцкоппен заплатил этому информатору авансом шестьсот франков за планы Альбертвиля, Бриансона, Мезьера и новых берегоукрепительных сооружений по обоим берегам Мозеля и Мёрта.
Два месяца спустя, в марте 1894 года, агент французской уголовной полиции Франсуа Гене, действуя от нашего имени, встретился с испанским военным атташе маркизом де Валом Карлосом, регулярным информатором статистического отдела. Среди прочего маркиз предупредил мсье Гене о немецком агенте, работающем в Генеральном штабе. Вот его точные слова: «Обязательно передайте майору Анри от моего имени – а он может передать эти слова полковнику, – что есть основания усилить режим безопасности в военном министерстве, поскольку из моего последнего разговора с немецким атташе вытекает, что у них в Генеральном штабе есть офицер, который держит их в курсе всех дел. Найдите его, Гене. Если бы я знал его имя, я бы Вам его назвал!»
Впоследствии я встречался с маркизом де Валом Карлосом в июне 1894 года. Он сказал мне, что французский офицер, который работал во Втором департаменте Генерального штаба – или по меньшей мере работал там в марте и апреле, – предоставлял информацию немецкому и итальянскому военным атташе. Я спросил имя этого офицера, но он его не знал. Де Вал ответил: «Я уверен в своих словах, но я не знаю имени этого офицера». После того как я передал содержание нашего разговора полковнику Сандерру, были изданы новые приказы об усилении режима секретности. 25 сентября в наши руки попала «бордеро», легшая в основу дела Дрейфуса.
Анри, Юбер-Жозеф, майор
Три следующих документа – подлинники, склеенные бумаги, похищенные из мусорной корзины Шварцкоппена: непроверенная информация, предположительно, была приложена, чтобы подтвердить заявление Анри. Первое написано на немецком рукой Шварцкоппена и представляет собой черновик меморандума – либо для собственного использования, либо для его берлинских начальников, – набросанное после первых предложений, полученных им от потенциального предателя. Он изорвал бумагу на более мелкие клочки, чем обычно, и в восстановленном документе присутствуют настораживающие пропуски.
Сомнение… Доказательство… Послужной список… Опасная ситуация для меня в связи с французским офицером… Не должен проводить переговоры лично… Принести то, что он имеет… Абсолютно… Бюро… никаких связей… Полк… только важность… Оставить министерство… Уже в другом месте…
Второй восстановленный документ – письмо Шварцкоппену от итальянского военного атташе майора Алессандро Паниццарди. Оно написано по-французски, датировано январем 1894 года и начинается словами: «Мой дорогой Развратник».
Я еще раз написал полковнику Давиньону, и поэтому, если у тебя будет возможность поднять эту тему в разговоре с твоим другом, я прошу тебя сделать это так, чтобы разговор не дошел до Давиньона… Никто и никогда не должен узнать, что один имел отношения с другим.