– А потрогать его можно? – прошептала она.
– И поиграть тоже, – рассмеялся дед Тихон. – А еще у меня есть собаки, поросята, козы, кролики, куры, корова с теленком и лошадка.
– И их тоже можно будет потрогать? – не веря такому счастью, спросила Ирина.
– Можно! А с некоторыми даже и поиграть. А сейчас выпейте на ночь молочка тепленького с домашней ватрушкой и идите спать. Намаялись, чай, за день!
Вторник
Утром, как они и планировали, Ольшевский, в этот раз с бородкой и в очках, и Любимов встретились в офисе адвоката. Обменявшись новостями, они решили, что Михаил Яковлевич будет осуществлять официальную защиту интересов Ольги Леонидовны, а Андрей Владимирович – неофициальную.
– Как вы любите совать голову в пасть голодного льва! – вздохнул адвокат. – Учтите, что может наступить момент, когда даже ваше, скажем прямо, очень высокое положение в определенных российских кругах может вам не помочь.
– Ах, дражайший мой Михаил Яковлевич! – рассмеялся Ольшевский. – С некоторых пор у меня началась такая пресная жизнь, что порой хочется добавить в нее немного жгучего перца. А теперь давайте поедем к Ольге Леонидовне – надо же нам успокоить ее и выработать план действий на ближайшее будущее. Только не обижайтесь, но часть нашего маленького совещания мы с ней проведем тет-а‑тет – вам, как лицу официальному, лучше не знать, о чем мы будем говорить.
В Склифе они беспрепятственно прошли к палате Болотиной, возле которой стояли двое крепких молодых ребят. Ольга поздоровалась с адвокатом и вопрошающе посмотрела на Ольшевского, а тот, не дав Любимову и рта открыть, начал говорить сам:
– Ольга Леонидовна, мы с вами видимся в первый и последний раз в жизни, так что представляться мне, я думаю, смысла нет. Я просто друг Марии Строевой, которая попросила меня вам помочь, и я обещал, а обещания свои я выполняю всегда. Ваши дочери и Мария в полнейшей безопасности, и я сейчас дам вам возможность посмотреть на них, а если они уже проснулись, то и поговорить. Условие очень простое: не спрашивайте, где именно они находятся. Поверьте, это делается в целях их же безопасности. Пока мы не будем точно знать, что опасность миновала, нужно быть очень осторожными. Вы согласны со мной?
Все время, пока он говорил, Болотина, не отрываясь, смотрела на него, а в ответ просто кивнула.
– Я рад, что вы со мной согласились, это намного облегчит мне работу, – продолжил Ольшевский. – Далее. Вы можете целиком и полностью доверять вашей новой охране, которая будет работать в больнице, в офисе и у вас дома до тех пор, пока ситуация не нормализуется. Следующее. После того как вы пообщаетесь со своими детьми, Михаил Яковлевич отправится к главврачу, чтобы все-таки выяснить, почему он дал приказ не сообщать в полицию о поступлении вашего мужа в больницу. Ну а мы с вами очень подробно побеседуем наедине – мне нужно знать в малейших деталях, что именно происходило с вашей семьей с тех пор, как на господина Болотина объявили охоту. Мне будут интересны ваши соображения, предположения, догадки, подозрения, да все, что угодно, по этому поводу. Не возражаете?
Ольга в ответ опять только покивала, а Андрей Владимирович достал планшет, включил скайп и куда-то позвонил. Когда ему ответили, он спросил:
– Твои гости уже проснулись?
– Давно! Уже и позавтракать успели, а сейчас во дворе за кролем гоняются. Я им его специально из клетки выпустил, вот они его и ловят. Так в снегу вывозились все трое, что на снеговиков похожи. А уж хохоту! Визгу! На километр вокруг всех ворон распугали.
– Позови их, пожалуйста, – мать хочет на них посмотреть, – попросил Ольшевский.
Некоторое время Ольга слышала только звук чьих-то шагов, скрип дверей, а потом мужской голос позвал:
– Девки! Ходь сюды! Тут с вами поговорить хотят.
– Разговаривайте, – сказал Ольшевский, отдавая Ольге планшет.
Болотина впилась глазами в экран и, когда увидела раскрасневшуюся от беготни и мороза Марию с выбившимися из-под капюшона волосами, от величайшего облегчения рухнула на стул, а вот Мария, увидев ее, принялась успокаивать:
– Оля! Оленька! Не волнуйся! С нами все в порядке! Мы живы и здоровы! Девочки! Быстро! Сюда! Мама звонит!
Почти тут же появились прижавшиеся друг к другу головы запыхавшихся девочек, и Марина затараторила:
– Мама, а мы кролика ловим! А тут еще котята есть, и собачка…
– А мы сегодня козу гладили, – добавила Ирина. – А еще я лошадку яблочком кормила!
– Мама! Тут так здорово! Приезжай, а?
– Заканчивайте, – сказал Ольге Андрей Владимирович.
– Родные мои! Любимые! Самые дорогие на свете! Я постараюсь приехать как можно быстрее, – со слезами в голосе говорила Ольга. – А вы пока во всем слушайтесь Тему, не шалите, хорошо кушайте, тепло одевайтесь, чтобы не заболеть. А главное, помните, что мы с папой вас очень-очень любим. Целую вас, солнышки мои ясные!
– Мы тебя тоже любим, мама! И папу! И Тему!
– Все! – решительно сказал Ольшевский, отбирая у Ольги планшет, и выключил его.
– Спасибо! Спасибо огромное! – На это Ольшевский просто отмахнулся – ерунда, мол. – А сейчас, извините, мне надо умыться, – все еще нетвердым голосом сказала она и скрылась в туалете.
– Михаил Яковлевич, вы собирались с кем-то поговорить? – напомнил адвокату Андрей Владимирович и, выйдя вместе с ним в коридор, шепнул одному из охранников: – Помогите господину Любимову выяснить все, что ему надо.
Парень кивнул, шепнул что-то себе в воротник, и через минуту уже другой охранник шел вместе с адвокатом по коридору, и можно было не сомневаться, что главврачу придется назвать фамилию того, кто хотел сохранить в тайне покушение на Болотина.
Выйдя из туалета, Ольга застала в палате только Ольшевского, который приглашающим жестом указал ей на стул:
– А теперь давайте побеседуем.
День у Гурова не задался с самого утра – ночью снилась какая-то муть, так что проснулся он в отвратительном настроении. А тут еще полное отсутствие вещей Марии в доме. Когда она уезжала на гастроли или съемки, то хотя бы косметика в ванной, халат, ночнушка и тапочки напоминали о том, что жена у него все-таки есть. А теперь создавалось полное впечатление, что женщины в этом доме и не было никогда. Лев сам от себя не ожидал, что уход Марии так выбьет его из колеи. Они, бывало, не раз разъезжались после крупных размолвок, но у него никогда не возникало ощущение, что это навсегда. А вот теперь он чувствовал, все было всерьез – Мария оставила свое обручальное кольцо, чего не делала раньше никогда, и этим показала, что отрезает себе все пути назад. Было время, и довольно продолжительное, когда Гуров жил один, так что с уборкой, стиркой и глажкой у него проблем не возникло бы. Но вот чувство, что от него самого отрезали что-то очень важное и жизненно необходимое, так и не проходило, а только все больше и больше обострялось. И это здорово нервировало.