Чародей звездолета «Агуди» - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Никитин cтр.№ 58

В толпе смотрели настороженно, Шандырин поднес к глазам листок и начал с подъемом зачитывать заявки от заводов на рабочую силу. Послышался ропот, все громче и громче, даже я услышал сперва редкие, а потом все более частые выкрики:

– Разве это работа?.. Платят гроши…

– …а работать в три смены!

– Пусть хохлы вкалывают!.. Они даже в выходные пашут…

– Дорожные работы? С ума посходили! Коренным москвичам на улице?

– Верно, а если дождь?..

– На это есть хохлы, такую работу – хохлам!..

Голоса Шандырина уже не слышно даже через мощные динамики, но он не смущался, читал, ему видно через головы, как из-под арки Спасской башни быстро-быстро выбегают фигурки в защитной форме, выстраиваются цепью вдоль всей стены. У всех в руках скорострельные пулеметы, выстроились тесно, плечом к плечу, застыли, стволы смотрят на толпу.

Шандырин опустил листок, помахал рукой. Грозный рев начал стихать чуть, но перед тем моментом, когда снова должен перерасти в разъяренный рык, после которого подогретая толпа сметет грузовик и постарается ворваться в Кремль, он прокричал:

– Те, кто в самом деле требовал работу, – получите!.. Кто пришел с другой целью… получите тоже!

Он указал в сторону Кремля. До этого я видел только затылки, а теперь вдруг вся огромная безликая масса запестрела светлыми пятнами хоть и пьяных, но все-таки людских морд. Смотрели не на меня, на застывшие зеленые фигурки, готовые открыть убийственный огонь, но я чувствовал, как будто меня самого пронзают пять тысяч холодных ледяных игл.

Оратор, что стоял рядом, поднес ко рту мегафон и прокричал:

– Вот так нам правящая преступная клика отвечает на справедливые требования трудящихся!.. Сами на мерседесах ездят, а мы должны дорожные канавы рыть… Сами в ресторанах черную икру едят, а нам селедку с черным хлебом?.. Не выйдет! Мы требуем…

Шандырин властно отобрал у него мегафон, мне показалось, что лицо оратора перекосилось от боли, Шандырин был не только токарем и грузчиком, но и когда-то служил в элитной десантной части, может какой-то болевой прием провести, не теряя любезной улыбки, над площадью прогремел его страшный усиленный железом голос:

– Эй вы, лодыри!.. Это я говорю, министр труда, Шандырин!.. Вы что же, думаете, вас сейчас будут уговаривать разойтись?

Он наклонился, подал руку, но Сигуранцев вскочил на платформу грузовика легко, Шандырин передал ему мегафон. Сигуранцев встал рядом с ним, рослый, подтянутый, улыбающийся страшно и весело.

Люди оглядывались, пьяный кураж как-то очень быстро выветривался. Нет привычной цепи омоновцев в три ряда, с опущенными на морды пластмассовыми щитками, в громоздких бронежилетах, с прозрачными щитами в полный рост. Нет барьеров, которыми будут сперва ограничивать движение толпы, что обязательно разъярится, а потом попытаются направить движение в один из переулков, подальше от центра, а стоят обычные солдаты с автоматами с руках. В обычной летней одежде, мягкотелые, которых так легко калечить камнями, арматурой, бутылками…

Сигуранцев поднес к губам мегафон, усиленный железом голос пронесся над площадью:

– Я не министр труда, как вот Шандырин, и даже не Босенко, министр МВД. Я – Сигуранцев, если кто знает, кто я такой. Кто не знает, перескажите!.. Вон там мои люди. А вон там, в переулке, видите? Это труповозки.

Оратор побелел, прокричал:

– Вот так с рабочим классом? Это же… преступно!

– Рабочий класс сейчас работает, – отрезал Сигуранцев. – Середина рабочего дня, не забыли?.. И четверг сегодня, не воскресенье! Даю вам десять минут, чтобы разбежаться, пьяные сволочи. Перецацкались с вами, скотами.

Он легко спрыгнул, сердце мое сжалось, однако перед ним расступались, словно он двигался в огромном шаре невидимого силового поля. Я со стеснением в груди наблюдал, как он бесстрашно двигается через всю толпу, на грузовичке тем временем появились еще трое, что-то кричали, вырывали друг у друга мегафон, толпа колыхалась, уже не однородная, а раздираемая на части, кое-где самые осторожные протолкались на край и поспешно уходили, пригибая плечи и пряча лица.

Карашахин сказал злорадно:

– Зачинщики? Почуяли, что жареным запахло.

– Берегут кадры для новых выступлений, – ответил я.

Сигуранцев дошел до цепи автоматчиков, они по взмаху руки передернули затворы, он встал за их спинами и нарочито очень внимательно посмотрел на часы. Потом вытащил из кобуры пистолет и выстрелил в воздух.

– Осталась минута! – прокричал он.

Толпа заволновалась сильнее, часть качнулась и двинулась навстречу, но большинство отпрянуло разом, словно распластанный зверь с тысячами пар ног, тут же начали разбиваться на группы и потекли грязными ручьями с площади обратно в переулки. Автоматчики сделали шаг вперед, черные дула автоматов смотрели на демонстрантов, солнце холодно блестело на вороненых стволах.

Сигуранцев прокричал:

– Еще три шага… и огонь открываем без предупреждения!

Они сделал шаг, еще один, идущий впереди здоровенный детина широко размахнулся и швырнул булыжник. Камень пролетел по дуге, звонко ударился о мостовую и подкатился к ногам автоматчиков. Тот, к кому камень оказался ближе всего, стиснул автомат, глухо пророкотала короткая очередь. Парень вздрогнул, выпрямился во весь рост. От него в испуге отпрянули, я успел увидеть на груди и животе красные точки. Его никто не подхватил, не поддержал, он грохнулся навзничь во весь рост и, если пули не поразили его насмерть, наверняка разбил затылок о булыжную мостовую.

Карашахин перестал дышать, я чувствовал его страшное напряжение, вся толпа может ринуться, автоматчиков сметут, не так уж их и много, ворвутся в Кремль, это их воодушевит, за ними вернутся и те, кто уже уходит, начнется бойня, резня, придется перебить всех… или же дать перебить себя, как положено в тихой богомольной Руси…

Толпа качнулась в обратную сторону. Через мгновение это уже стадо баранов, в панике бегущих от одинокого волка. Даже от запаха волчьей шкуры. Нет, бараны при виде волка становятся в круг и дают отпор, а это бегут именно русские, самые трусливые и никчемные люди на свете, потомки тех яростных пассионариев, что создали могучую Русь, отстояли и расширили ее пределы. Убегает дрянь, убегают ничтожества, и – подумать только! – я еще колебался, а не принять ли их требования, а не начинать ли, поторговавшись, создавать новые рабочие места, увеличивать занятость, только бы платить этим ничтожествам хоть за что-то, пусть за самую бесполезную из работ, а потом еще и повышать оплату этих работ, признавая их значимость для общества, даже необходимость, а они, оказывающие услуги населению, считали бы себя намного выше всех тех, кто добывает руду, плавит из нее металл, создает компьютеры, пишет программы…