Чародей звездолета «Агуди» - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Никитин cтр.№ 45

– Уже нет, – ответил я тусклым голосом. – Уже и я берусь за топор.

Он возразил:

– Значит, другого варианта нет.

– Есть, – ответил я глухо. – В том-то и дело, что есть.

– Хорошие варианты?

– Хреновые, – сказал я честно. – Но зато… бесцветные. В смысле, нет цвета крови.

Он внимательно смотрел в мое лицо.

– И что мешает принять?

– Потому что кровь будет потом, – ответил я глухо. – Но уже большая кровь, очень большая. С другой стороны, это будет вроде бы уже не моя забота, срок моего президентства заканчивается. Расхлебывать тому, кто придет на мое место. Да и то не сразу, а ближе к концу его срока. Правда, первого срока…

– Тогда малая кровь сейчас?

– Да, – проговорил я с трудом, – но на эту малую кровь должен решиться я! Я, а не мой сменщик в кресле президента.

Он смотрел с глубоким сочувствием.

– Мы всегда бросались в крайности, – проговорил он медленно, – то человек – зверь, то – ангел, и все эти выводы зависели – смешно! – не от данных специалистов, а от эмоций толпы, управляемой беспринципными политиками. Помните, как в свое время набросились на теорию доктора Ломброзо о предрасположенности к наследственной преступности? В чем его только не обвиняли! И в пропаганде фашистских взглядов, и в человеконенавистничестве и… долго перечислять. А всего лишь потому, что тогда был модным взгляд, что человек – существо изначально чистое, а тем или иным его делает среда. Кстати, этот взгляд зародился среди поэтов и восторжествовал в нашем диком обществе не потому, что верен, а потому… что так захотелось!

– Этим и прекрасно наше общество, – засмеялся я. – Сколько в нем дури, а это значит – потенциал огромен!

– Да, но когда взгляды поэтов начинают руководить экономикой, политикой или мировоззрением… гм… жди беды.

– Уже дождались, – заметил я.

Он кивнул.

– Но парадокс в том, что беду чувствуют, видят, но не видят в упор решения, хотя оно под носом. А кто видит, брезгливо отворачивается.

– Брезгливо?

– Или трусливо.

– В это поверю больше, – сказал я горько.

Он красиво повел аристократичной дланью, охватывая жестом весь сад:

– Видите все это многообразие?.. Большие деревья, низкие кусты, совсем мелкая травка. Тысячи кузнечиков, муравьев, бабочек, стрекозок, жуков, мокриц, тлей… Увы, многообразие только для дурака или поэта. Не хочу обижать поэта, но он не обязан быть умным, чтобы слагать прекрасные стихи. Он может быть с прекрасно чувствующим сердцем и абсолютно пустой головой… так вот, если бы ночью в этом саду тайком высадились, скажем, марсиане, они бы до утра, глядя только на деревья и ночных жуков, сумели бы нарисовать портрет хозяина планеты со всеми его привычками, страстями и желаниями.

– Ого!

– А вы посмотрите, мы ведь все похожи и живем по одним и тем же законам. Так же растем, захватываем пространство, тесним соседей, размножаемся… Или видите большую разницу между собой и совокупляющимся конем или кротом?.. Разве не разбрасываете свое семя так же, как этот вот клен?.. Разве не потеете, как эти деревья, сбрасывая избыток влаги через кожу и листья? Разница лишь, что деревья пьют прямо из земли, а вы из стакана.

Я огляделся, пожал плечами.

– Похоже, – сказал я осторожно, – понимаю, о чем вы… И как вы поступили с тем чертополохом?

Он помолчал, взгляд стал заинтересованным.

– А почему вы решили, что я не оставил его в покое?

– Растения дольше отрабатывали систему размножения, – ответил я. – Дольше, чем человек и все млекопитающие. Кто-то, подобно одуванчикам, надеется на ветер, забрасывающий семена на дальние расстояния, кто-то облекает семена в прочную скорлупу, а сверху намазывает сладким, чтобы животные, и мы в том числе, ели и разносили в кишечниках на большие расстояния, кто-то стреляет семенами, а репей прицепляет семена к одежде… или шерсти проходящих мимо животных. Для репья мы все животные, которых создал Господь, чтобы разносить его семена.

Он хмуро кивнул:

– Верно мыслите, юноша. Верно. К тому же у репья есть и запасной вариант: из растрескавшихся коробочек семена подхватывает ветер. Полагаю, что на клумбах следующей весной обнаружу. Так что вы правы, меры пришлось принять. Такие, чтобы он уже не смог угрожать цивилизованным растениям. Хотите, покажу?

– Да, конечно!

– Если еще не разучились ножками, ножками…

– Да вроде бы…

– А то туда не проехать на вашем лимузине, машину поцарапаете.

Я криво усмехнулся, даже танковый снаряд не поцарапает президентский автомобиль.

– Я еще не разучился ножками, ножками…

– Вам ходить надо, – сказал он благожелательно. – Что вы совсем желтый, как покойник… Какие лекарства употребляете?

– Для улучшения пищеварения я пью пиво, при отсутствии аппетита пью белое вино, при низком давлении – красное, при повышенном – коньяк, при ангине – водку.

Он в задумчивости покачал головой.

– А воду?

– Такой болезни у меня еще не было, – ответил я.

Он засмеялся:

– Все шутите? Впрочем, что еще остается… Только шутить над собой…

– Национальный спорт!

– Простите?

– Говорю, – пояснил я, – в России национальный спорт – придумывать, как еще больше себя обговнякать, облаять, какой еще анекдот придумать про тупых русских…

Мы обогнули особняк и прошли через небольшой сад, дальше бетонный забор, калитка выпустила нас на простор, где, однако, в четверти километра начинается густой элитный лес.

Над головами синий купол неба, устремленный ввысь, а мы под ним, как под скорлупой яйца, поставленного острием вверх, небо уходит в бездонность суживающимся конусом, но сейчас с востока надвинулись серые плотные тучи, отгородили свод плоским ровным потолком, низким, как у хрущобы, ходи и чувствуй, что небо плоское, нависающее, давящее.

Карелин отмахнулся:

– Дождя не будет.

– Метеосводка?

– У меня своя метеобудка, – ответил он и похлопал по бедру, словно искал кобуру. – На дождь кости ноют.

Вошли в лес, мощно запахло смолистым клеем, муравьиной кислотой. Из зелени вылетело пестрое, трепещущее, на ветку село уже птицей. Ветка раскачивалась вверх-вниз, птица то приседала, то приподнималась, но не сидела, как почему-то говорят, а стояла на сухих, как перезимовавшие стебли молочая, лапках. Плотные кожаные шторы то надвигались на выпуклые блестящие глаза, то поднимались, я увидел отчетливое сходство с ящерицами, от которых и произошли все птицы.