– О Хебульрихе Укумбийском уже давно не читают, а рассказывают. Впрочем, не столько у нас, сколько в Уандуке, так что у вас действительно было не много шансов, – великодушно согласился Гюлли Ультеой. – Впрочем, о величайшем деянии Хебульриха Укумбийского дожившие до наших дней Уандукские легенды умалчивают. А ведь именно он положил конец явлению, которое вы называете «художественной литературой».
– Какой замечательный, душевный человек, – язвительно сказал я. – Надеюсь, памятник ему за это поставили?
– И не один, – без тени иронии согласился библиотекарь. – Не уверен, что именно за это, но, насколько мне известно, в Уандуке в разное время было возведено несколько тысяч статуй, изображающих Хебульриха Укумбийского. Там всегда любили скульптуру и охотно использвали любой повод для создания новых шедевров. Впрочем, они уже давно погребены под невидимыми дюнами времени – и скульпторы, и их работы, и сам Хебульрих. Вообще все.
На этой печальной ноте Гюлли Ультеой надолго умолк, а я полез в карман за сигаретами. Там было пусто. Тогда я извлек сигарету из Щели между Мирами, закурил и только потом изумился: в последнее время этот фокус был мне совершенно недоступен, как и все прочие чудеса. Сэр Махи Аинти предупреждал, что на восстановление сил мне может понадобиться несколько лет; Джуффин со свойственым ему оптимизмом предполагал, что уже через пару дюжин дней все устаканится, но я, честно говоря, был уверен, что шеф заботится скорее о бодрости моего духа, чем об истине, и даже не пытался ничего делать, опасаясь приобрести опыт неудач, вернее, выработать у себя привычку к неудачам. А оно вон как, оказывается.
Добывать необходимые вещи из Щели между Мирами совсем непросто, до сих пор подобные трюки давались мне с трудом и далеко не всегда с первой попытки. Если уж это получилось, значит, и все остальное станет, как раньше. Или уже стало, думал я. И был неописуемо счастлив. А ведь еще недавно полагал, что мне даже обычная сдержанная радость больше не светит – никогда. Поразительно все-таки, насколько плохо я себя знал; не удивлюсь, впрочем, если это до сих пор так.
Призрак наконец встрепенулся и принялся рассказывать дальше.
– После выгодной продажи чангайских снов Хебульрих Укумбийский впервые в жизни разбогател и с удовольствием принялся играть в респектабельность – как он себе ее представлял. Купил дом в Кумоне, столь просторный, что, говорят, слуги, приставленные к разным помещениям, годами не встречались друг с другом, а смотрители левого и правого крыла, прослужив там до глубокой старости, так и не познакомились. Еще рассказывают, что из окон самой дальней комнаты открывался вид на морское побережье, до которого от Кумона дюжина дней пути, но это как раз объясняется просто: Хебульрих, помимо прочих заслуг, был великим мастером иллюзий. Так или иначе, но именно в Малой Белой гостиной этого дома восемь раз в год собирались члены Клуба Странствий, основанного Хебульрихом Укумбийским. В Клуб Странствий могли вступить только самые могущественные колдуны, развлекающиеся исследованием тех самых несуществующих реальностей, о которых я столь неумело и бессвязно пытался вам рассказать. В доме Хебульриха Укумбийского эти выдающиеся люди сообщали друг другу о своих путешествиях, делились наблюдениями, обменивались рекомендациями: какие места непременно следует посетить, а от каких, напротив, держаться подальше. У нас, в Угуланде, столь незаурядные колдуны наверняка объединились бы в могущественный Орден, который со временем подчинил бы себе весь наш Мир и добрую дюжину соседних вселенных в придачу, однако в Уандуке, к счастью, совсем иные нравы и обычаи. У них принято объединяться в поисках развлечений и наслаждений, а заниматься делами всяк предпочитает в одиночку… Так вот, почему, собственно, я вам все это рассказываю. Согласно запискам Хебульриха Укумбийского, именно в его Малой Белой гостиной впервые прозвучал отчет о пустынном мире, населенном всего десятком обитателей, которые без конца повторяют одни и те же бессмысленные действия, не слышат обращенных к ним слов, не чувствуют прикосновений, не поддаются магическому воздействию и, с точки зрения компетентного наблюдателя, не являются ни живыми, ни мертвыми. Тут же возник обычный в таких случаях спор – следует ли считать эту печальную реальность бредовым сном могущественного безумца или же просто тенью неловкого телодвижения какого-нибудь неумелого демиурга. Так или иначе, но Хебульрих Укумбийский чрезвычайно заинтересовался рассказом и решил увидеть все своими глазами. Как я понимаю, Клуб Странствий был нужен ему, в первую очередь, для того, чтобы получать информацию о самых причудливых реальностях, которые непременно следует посетить, пока они не исчезли без следа, как положено всякому недолговечному наваждению.
Я слушал, отчаянно завидуя древнему колдуну Хебульриху и членам его почтенного клуба, и одновременно содрогался от ужаса при мысли о таких развлечениях. «Пока они не исчезли» – ишь ты! А если вдруг прекрасное видение окончательно исчезнет именно в тот момент, когда я буду его осматривать? Такого исхода я боялся больше всего на свете. Исчезнуть вместе с реальностью, частью которой в данный момент являешься, – это казалось мне чем-то вроде смерти, возведенной в какую-то невиданную степень. Гораздо более окончательной и непоправимой, чем обычная гибель.
– Не знаю, каким способом члены Клуба Странствий сообщали друг другу маршруты своих удивительных путешествий, – говорил тем временем Гюлли Ультеой. – Возможно, у них существовало какое-то подобие лоцманских карт, а возможно, они просто обладали умением пересекать границы реальностей, ступая по незримым следам своих предшественников. Так или иначе, но возможность показывать друг другу дорогу у них, безусловно, была. Поэтому сразу же после заседания клуба Хебульрих Укумбийский отправился поглазеть на заинтересовавший его пустынный мир. Дошедший до нас фрагмент его отчета гласит: «То был самый печальный день моей жизни, проведенный в месте столь прискорбном, что в сравнении с ним даже похороны трех тысяч сирот, умерших от дурного обращения, могут показаться радостным событием. И, если во Вселенной существует хоть какое-то подобие справедливости, судьбе следует предоставить мне возможность прожить этот день еще раз».
– Хитрый какой, – невольно улыбнулся я.
– О да. Хитроумие Хебульриха Укумбийского прославлено в легендах, – серьезно согласился призрак. – Но я, по правде сказать, сомневаюсь, что ему удалось добиться своего и прожить тот неудавшийся день заново, ибо представление о справедливости существует лишь в фантазиях образованных людей, природе же она совершенно не свойственна.
Я в очередной раз пожалел, что так и не позаимствовал у сэра Шурфа привычку всюду таскать за собой тетрадь. Или хотя бы самопишущую табличку. За Гюлли Ультеоем записывать и записывать.
– А сведения о том, что именно так опечалило Хебульриха Укумбийского, сохранились? – спросил я. – Или на этом месте я должен дать волю своему воображению?
– Без помощи воображения вам определенно не обойтись, ибо дошедшая до нас информация скудна и противоречива. И, кстати, еще вопрос, достоверна ли. Нет никаких доказательств, что знаменитые «Записки Хебульриха Укумбийского о некоторых необычайных происшествиях» действительно написаны им самим. Так или иначе, но, согласно дошедшему до нас тексту, Хебульрих оказался среди бескрайней плоской равнины, кое-где засаженной чахлыми деревцами; несколько не то еще недостроенных, не то уже разрушенных зданий, маячавших на горизонте, органично дополняли унылый пейзаж. Время от времени на глаза путешественнику попадались люди разного возраста и пола, одетые и причесанные, как жители современного ему Кумона. Они обладали плотью, однако, цитируя Хебульриха, даже в зеркальном отражении призрака куда больше жизни, чем во всех обитателях той печальной равнины вместе взятых. Некоторые из встреченных им молчали, другие громко выкрикивали бессмысленные фразы, не имеющие ни начала, ни конца, третьи, похоже, беседовали с отсутствующими собеседниками и страдали от невозможности получить ответ. А некоторые произносили длинные и гладкие монологи; беда в том, что рано или поздно оратор умолкал буквально на полуслове, а потом начинал все сначала. Больше ничего там не происходило, хотя Хебульрих затаился и долго ждал хоть какого-то развития событий. Когда же он, потеряв терпение, вышел из укрытия и показался людям, они не обратили никакого внимания ни на его речи, ни на прикосновения, даже довольно грубые. Тогда Хебульрих Укумбийский призвал на помощь свое магическое искусство. Вотще. Он даже не сумел превратить ни одного из этих людей в зверя или птицу; о более сложных вещах и говорить нечего. После нескольких неудачных попыток Хебульрих сдался и вернулся домой, исполненный изумления и глубокой печали. Дома он первым делом превратил одного слугу в пестрое покрывало, а другого заставил говорить на невообразимом языке духов пустыни; убедившись, таким образом, что не утратил свои магические умения, Хебульрих несколько утешился и снял с бедняг чары.