— Ну нет, мы собирались действовать иначе! — возмутился Быстрицкий. — Нашей целью был удар по Ленинграду! Официально мы на танкерах должны были вывезти закупленное в СССР зерно, но попутно, следуя в Ленинград, мы должны были завезти нефть в Германию! Нефть была бы выгружена, но вместо неё танкеры были бы загружены горючими отходами. Вот их мы и собирались взорвать в порту Ленинграда, причинив колоссальный ущерб большевикам в канун войны!
— Знаю, ты уже говорил мне об этом, — потянулся, скрипя пружинами кровати, дон Диего. — Знаю и то, что моего брата вы собирались сделать крайним. Но всё обошлось, слава богу, если, конечно, не считать убийство вами моего брата.
— Да-а-а, всё пошло не так, как мы планировали, — вздохнул Быстрицкий. — Кто бы мог подумать, что у Митрофана Бурматова вдруг отыщется брат, на которого он благоразумно составит завещание…
— Для меня это оказалось полной неожиданностью, — с улыбкой признался дон Диего. — Я даже и в мыслях не держал оставить ему хоть доллар, если вдруг что со мной… Тьфу, чёрт… Кабы беду не накликать.
Они провели в молчании несколько минут, и первым заговорил дон Диего.
— Да-а-а, моё внезапное появление перечеркнуло все ваши планы, господа поганцы, — с улыбкой сказал он. — Ушли сроки атаки на порт Ленинграда, растаяли ваши надежды завладеть огромным состоянием моего брата и… А теперь твоя гнусная личность, Владимир Александрович, стала никому не нужна. А вот немцам ты интересен!
— Я? — глаза у Быстрицкого полезли на лоб. — Что всё это значит, господин де Беррио?
— Ты выполнил свою миссию на грешной земле, Владимир Александрович, — пожал плечами дон Диего. — Напряги мозги и подумай, для чего я оставил тебя живым, расправившись с Бадаловым.
— Ты… всё это… — Быстрицкий не смог продолжить, от страшной догадки пересохло во рту.
— Да, я задумал всё это, чтобы нанести собственный «посильный» удар по Германии, напавшей на мою Родину, — улыбнулся дон Диего. — И у меня всё получилось! Танкеры с нефтяными отходами здесь, в порту, все они заминированы и… Как только они взорвутся во время выгрузки, во всём обвинят тебя, Владимир Александрович. Что же касается меня, то я всего лишь доверившаяся тебе, скрытому большевистскому агенту, жертва обстоятельств!
— Вы… вы собираетесь меня подставить? — ужаснулся Бысрицкий.
— Я тебя уже подставил, болван, — ухмыльнулся дон Диего. — Я только этим и занимался всё время, собираясь плыть в Германию. Немцы уверены, что ты «агент и диверсант», а скоро… — он достал из кармана часы и взглянул на циферблат. — А теперь, ровно через минуту, они будут убеждены в этом!
Как только дон Диего замолчал, в коридорах возникло оживление и послышался гул.
— Что это? — прошептал Быстрицкий и заметался по камере.
— Это летят английские бомбардировщики, — охотно пояснил дон Диего. — Сейчас они начнут бомбить порт и верфь…. На город не упадёт ни одной бомбы.
— Откуда вы всё это знаете? — закричал Быстрицкий. — Вы, как и я, здесь, в гестапо города Росток.
— Как же мне не знать, если сегодняшний прилёт англичан организован мною! — рассмеялся дон Диего. — Англичане нанесут бомбовый удар и улетят. А взорвавшиеся на заложенных в них зарядах танкеры будут причислены к точному попаданию бомб во время удара. И, что самое удачное, не пострадает никто, кроме немцев, разумеется.
— Никто?! — выкрикнул Быстрицкий. — А команды на баржах? А ваши деньги? Танкеры взлетят на воздух и…
— О, да, — развёл руками дон Диего. — Они взорвутся все до одного! Из них выльется горючая жижа и растечётся по всей акватории порта! Загрязнение будет ужасным, но… Это издержки войны… Главное, что у гестапо есть с кого спросить, так ведь, Владимир Александрович?
— Почему с меня, а не с вас? — злорадно рассмеялся Быстрицкий. — Танкеры принадлежат… — он замолчал, вдруг осознав, что больше всего вопросов у немцев будет к нему.
— И баржи, и груз в них твои, — напомнил, вздыхая, де Беррио. — У меня куча документов, подтверждающих это. Кстати, они уже у немцев. Гестапо почерпнёт из них много интересного… Кстати, команды танкеров не пострадают. Во время устройства к нам на работу все матросы подписывали документы с просьбой вступления в армию вермахта, и они уже тоже у немцев!
С улицы послышался грохот взрывов.
— Ну вот, началось, — сказал дон Диего, с наслаждением вытягиваясь в кровати. — Мой план начал работать и уже скоро…
— Убью, гад! — взревел Быстрицкий и, сыпля матерными словечками, набросился на него.
Владимир Александрович умел драться. Он профессионально орудовал кулаками, нанося удары по бокам и затылку ловко уворачивавшегося дона Диего. Глаза Быстрицкого полыхали ненавистью. Он захватил под мышку голову своего врага, изо всех сил выворачивая её, и, почти не чувствуя ударов сзади вбежавшего в камеру полицейского, стал душить дона Диего.
И вдруг Быстрицкий закричал и ослабил хватку. Дон Диего, с изумлением поняв, что его больше никто не душит, вскочил на ноги. А рядом с ним кипела «битва». Двое полицейских с ожесточением пинали скорчившегося на полу Быстрицкого, а тот ревел как умалишённый и продолжал буйствовать с искажённым лицом и остекленевшими глазами…
11
Историческая справка
Нацисты стремились отделить командный состав от рядовых, видя в нём вполне обоснованно возможных организаторов сопротивления. С этой целью 19 мая 1941 года в проекте особого распоряжения к директиве № 2 (план «Барбаросса») указывалось: «При захвате в плен войсковых подразделений следует немедленно изолировать командиров от рядовых солдат». Это правило неукоснительно соблюдалось.
Многих офицеров расстреливали почти сразу после пленения. Как правило, взятых в плен делили на две группы: красноармейцев и командиров, начиная от младшего лейтенанта. Командиров, если не сразу, то по прибытии в пересыльный лагерь отправляли в офлаги.
* * *
Как ни трудно пришлось Кузьме Малову в пересылочном лагере, но он выжил. Да и штурмбаннфюрер Вилли Дресс утратил к нему всяческий интерес. А потом начались его «мытарства» по лагерям, не задерживаясь в каждом из них более двух месяцев.
По прибытии в тот или иной лагерь на каждого военнопленного офицера заполнялась регистрационная карточка, где записывались: личный номер, личные данные, домашний адрес, место жительства родителей, звание, должность, гражданская специальность, когда и где попал в плен, цвет волос, рост, отпечатки пальцев.
Во Владимиро-Волынском офлаге на его одежде красной краской нарисовали на груди треугольник, а на ягодицах — два треугольника.
При переводах из лагеря в лагерь, при регистрации, Кузьма говорил правду, но потом, набираясь опыта, он понял, что выгоднее сказать, а что, наоборот, не стоит сообщать о себе. В итоге получалось, что на него было заполнено шесть регистрационных карточек, и немцы не могли понять: он попал в плен полковником, а до последнего лагеря добрался лейтенантом?