За этим разговором они прошли еще немного, и за густыми зарослями, показавшимися по другую сторону широкой каменистой прогалины, действительно послышалось тихое журчание ручейка.
— Пришли! — с облегчением воскликнул второй мальчик и, взмахнув плетенкой, рванулся вперед, собираясь опередить своего друга.
Но тот вдруг остановился и так резко схватил товарища за руку, что Патрокл едва не упал. И тут же увидал, как мгновенно изменилось лицо Ахилла — беззаботное детское выражение разом исчезло, взгляд стал жестким и сосредоточенным, губы слегка сжались.
— Что? — сразу перейдя на шепот, спросил Патрокл.
Ахилл не отвечал, всматриваясь и вслушиваясь, напряженно застыв на месте. Он определенно что–то видел в колыхании ветвей и мелькании солнечных пятен среди кустов, и его острый слух уже уловил какие–то необычные звуки среди журчания воды, птичьих голосов и шороха листьев. Но больше всего ему, кажется, сказал воздух: ноздри мальчика расширились, дрогнули, как у охотничьего пса, и тотчас рука скользнула к плечу, к жесткому изгибу лука.
— Встань позади меня, Патрокл, — твердым, совершенно взрослым голосом произнес он.
— Что там, Ахилл, а?
— Лев
[1], — не поворачивая головы, — ответил тот. — В овраге, возле родника.
Краска сошла с веснушчатых щек Патрокла. На миг потеряв голову от страха, как любой ребенок при упоминании страшного зверя, он тут же сам вцепился в локоть товарища.
— Бежим! Бежим скорее!
Ахилл снял лук с плеча и спокойно, тоже по–взрослому, качнул головой.
— Тогда он нападет на нас сзади. Он нас уже не отпустит. Смотри!
За пыльными, серо–зелеными ветвями кизила мелькнула и задвигалась большая желтая масса. Острый запах хищника, который первым уловил своим тонким обонянием Ахилл, теперь достиг и ноздрей Патрокла. В кустах справа зашуршало, треснула ветка, и две птички с писком выпорхнули из ветвей и пронеслись над поляной. Ахилл быстро повернул голову в сторону, его рука тверже стиснула лук, тогда как другой рукой он уже вытаскивал стрелу из колчана.
— Лукавый Пан!
[2] – сквозь зубы процедил он, — Точно… Лев там не один! С ним львица. Тут уж точно не убежишь! Стой ближе ко мне, Патрокл, очень тебя прошу!
Как ни странно, страх Патрокла вдруг прошел. То ли на него подействовало спокойствие друга, то ли, что вернее, на смену ужасу пришло оцепенение. Поняв, что гибель неотвратима, он собрался с духом и, зная, что от его маленького лука не будет никакой пользы, вытащил нож.
Между тем, Ахилл наложил стрелу на тетиву и спокойно ждал. Он уже отчетливо видел просвечивающую сквозь ветви кустов желтую шкуру зверя, своим необычайно острым слухом различал его дыхание. И по тому, как лев внезапно замер, понял, что хищник сейчас прыгнет на них.
За кустами раздался треск, сквозь ветви прорисовалась огромная голова, окруженная облаком черной гривы — и в тот же миг Ахилл спустил тетиву. Он понимал, что стреляет рано, не дав зверю показаться целиком, и потому рискует не попасть куда нужно. Но знал он и другое: львица не даст ему ни секунды промедления. Раздался оглушительный рев, и лев взвился вверх на десяток локтей, одновременно бросившись вперед. Но рев оборвался глухим воем — и вот уже огромное тело корчится на земле, на том месте, где только что стояли мальчики. Шея хищника была насквозь пробита стрелой.
В последнее мгновение Ахилл оттолкнул Патрокла назад и сам отпрянул от падающей на них громадины. Одновременно мальчик бросил лук, отлично понимая, что не успеет наложить новую стрелу, и выхватил из висевших на боку ножен большой охотничий нож — справа, из оврага, гигантскими скачками летела львица. Она видела, что лев поражен насмерть, и думала уже не о добыче, на вид такой легкой и слабой — ей надо было отомстить.
Патрокл закричал от ужаса, увидав, что его товарищ кинулся навстречу разъяренному зверю. Вот львица прыгнула на него. Мимо! Мальчик успел увернуться. Еще прыжок. Опять мимо! Тогда львица отступила и пошла по кругу, обходя охотника со спины. Тот сделал обманное движение, будто хотел уклониться, и вдруг сам подпрыгнул. Его легкое тело взвилось почти так же высоко, как только что взлетел над землей лев. Ошеломленная хищница ничего не успела понять. Маленький враг обрушился ей на спину, левой рукой вцепился в ухо, а правой нанес один за другим два стремительных удара. Рев перешел в хрипение, и вдруг львица умолкла и, вытянувшись, разом застыла на земле, только задние лапы еще подергивались в конвульсиях. Из двух ран на левом боку тонкими полосками выбивалась почти черная кровь.
Ахилл, переводя дыхание, подбежал к Патроклу. Тот стоял, стискивая в потном кулаке нож, дрожа с ног до головы. Он еще не понимал, что все кончилось.
— Эвоэ!
[3] – крикнул победитель, в восторге потрясая ножом, окровавленным по самую рукоятку. — Эвоэ! Я их убил!
Но лев–самец был еще жив, хотя стрела Ахилла и пробила ему сонную артерию. Он перестал выть, приподнялся на передние лапы, с трудом повернув тяжелеющую голову, посмотрел на свою мертвую подругу — и тихо застонал. Не замечая застывших на месте мальчиков, зверь страшными усилиями проволочил свое уже одеревеневшее тело на два десятка локтей, дополз до распростертой львицы и с тем же мучительным воплем опустил голову на ее морду. Окровавленный язык тихо лизнул остановившиеся глаза. По громадному телу зверя прошла сильная судорога, и он тоже замер, будто обнимая передними лапами львицу.
— Ты их убил! — вдруг осознал происшедшее Патрокл. — Ты один убил и льва, и львицу, мой Ахилл! Ты — самый великий охотник в мире! Ты — как Геракл!
Он плясал от восторга, размахивая руками, будто обезумев от только что пережитого потрясения и нахлынувшей затем радости.
Но Ахилл стоял неподвижно. Он смотрел на львов, и его не по–детски широкие плечи начинали все сильнее дрожать. Наконец, он расплакался, уже не сдерживаясь, мгновенно снова став семилетним ребенком.
— Что с тобой? — вновь испугался Патрокл.
— Ничего.
Он подошел к побежденным хищникам и тихо провел ладонью по косматой гриве мертвого льва.
— Тебе их жалко? — спросил, подойдя к нему Патрокл. — Но они бы нас убили и сожрали.
— Да. А как ты думаешь, люди могут так же любить друг друга?
— Я не знаю…