– Принято, – хмыкнул спаситель тюремного «герцога». – А теперь давай покемарим маленько, пока ночь на дворе. Сам понимаешь, скоро вертухаи набегут, хипеж подымут, тогда точно не до сна будет.
«Герцог» тюремного мира ничего не ответил, встал с нар новоиспеченного «кента» и направился к своей шконке. Его слово было сказано, и здесь оно имело особую цену. Даже если тот, кто его произнес, сейчас сожалел о том, что немного поторопился…
… – Стоять, бычар-р-ра!!!..
Халк вздрогнул, остановился и перевел на «большака» удивленный взгляд.
– Я сказал, стоять, – повторил Индус, подходя к пленнику.
Узнать его сейчас можно было только по голосу. Высокий, серьезно раздавшийся в плечах бандит с бесцветными змеиными глазами вряд ли пролез бы сейчас в форточку – да ему это теперь и не нужно. Люди с такой антропометрией двери выносят ударом ноги в замок, а не по форточкам лазают. Или – что вероятнее – своим быкам приказывают те двери выламывать.
Он подошел и внимательно посмотрел мне в глаза.
Понимаю, узнать меня сейчас тоже была задачка не из простых. Все лицо в грязи и засохшей собачьей крови, стянувшей кожу в гармошку.
– Так ты и есть Снайпер, – сказал Индус. Не спрашивая – уточняя.
– Можно и так, – сказал я. – Хотя ты же знаешь, не люблю я это обозначалово.
Индус не ответил. Он смотрел на меня и думал. Жирная квазимуха, покружив над моею больной головой, еще не отошедшей от химического коктейля, улетела, раздумав обедать соблазнительно пахнущей, но почему-то шевелящейся мертвечиной.
У меня же серьезно разболелась нога, потому я и перенес вес тела на здоровую, стараясь найти более-менее подходящее положение. Это шевеление посреди всеобщей почтительной тишины, наверно, и вывело Индуса из задумчивости.
Показалось, он лишь слегка шевельнул рукой, но от этого шевеления плотная ременная вязка за моей спиной распалась на кожаные обрезки, посыпавшиеся на пол, словно маленькие обезглавленные змейки.
– Беспредел, – негромко сказал кто-то в толпе.
– Беспредел, Хряк, это когда халдей типа тебя в воры метит, – не оборачиваясь бросил Индус. – Это же мой кент вечный, которому я на пересылке жизнь задолжал. Так поясни теперь, ты что-то против закона Зоны имеешь? Или помимо тебя еще кто-то считает, что мой кент в нашем общем доме должен быть в браслеты закоцан?
Тишина была ему ответом.
– Так, непонятки разрулили, – произнес Индус. – Но по тому же закону мой вечный кент – хабар Халка. И по ходу все видели, что Халк сейчас хочет спросить со своего хабара как с конкретного бродяги. Так?
И снова ни звука.
– Значит, не хабар это, а правильный пацан.
– Ништяк, – ощерился Халк, рукавом вытирая кровь с лица. – Значит, если на хабаре не написано, что он твой кент, получается, я рамсы попутал и теперь крайний?
Толпа заворчала. Я примерно догадывался, куда клонит мой «вечный кент» и потихоньку, держа руки за спиной, разминал затекшие кисти.
– Не канают твои расклады, – покачал головой Индус. – Если хочешь получить с бродяги, получай, а не порожняки гоняй.
– Ништяк, – повторил Халк, вытаскивая из-за пазухи мою «Бритву». – Вызываю Снайпера по закону Зоны.
Знакомо. Похоже, за время моего отсутствия закон свободы по поводу боев без правил шагнул за огороженный периметр группировки «зеленых» и стал общей нормой для всей Зоны Отчуждения. И даже внутренние правила бандитского шалмана насчет запрета на пронос оружия ему не помеха.
Что ж, Индус сделал для меня всё что мог в расчете на мои навыки рукопашного боя, которым он был очевидцем в пересыльной тюрьме. Правда, там были обычные «быки» с реакцией брахиозавров, которые для бывшего капрала Французского легиона не более чем тренировочные груши. Сейчас же передо мной стоял противник с аналогичной подготовкой, причем, в отличие от меня, с абсолютно целыми ногами и ясной головой – ну, может, слегка помятой, что для такого монстра несущественно. И на том спасибо, «вечный кент».
Халк пошел на меня, нехорошо скалясь. Впрочем, от него в данном случае ничего не зависело – разорванная щека, через которую видны окровавленные осколки зубов, даже при вмешательстве хорошего хирурга в будущем гарантирует охотнику за головами пожизненную кривую ухмылку.
О том, чем закончится этот бой, я не думал. Когда идешь на боевой нож с голыми руками, глупо думать о будущем. Настоящее гораздо важнее. И сейчас это настоящее сосредоточилось на кончике клинка, направленного в мою печень.
Халк всё делал правильно, отжимая меня в угол между клеткой барыги и стеной, ограничивая мне место для маневра. Но, с другой стороны, древние китайцы не советовали загонять врага в местность смерти, откуда ему некуда бежать и где выход у него только один – победа или смерть. Вот и я, не дожидаясь, пока меня пришпилят к стене, словно бабочку, моим же ножом, прыгнул вперед, одновременно нанося по вооруженной руке охотника за головами круговой удар ногой.
Реально ли выбить таким ударом нож у подготовленного бойца? Почему нет, всегда остается процентов двадцать на чудо. Именно так, один шанс к пяти, что ты обезоружишь и победишь опытного ножевика голыми руками…
Правда, сейчас это был не мой случай. Раненая нога отозвалась резкой болью, и я понял, что удар помимо моей воли проходит ниже намеченной цели, а ботинок лишь эффектно рассекает воздух. На месте Халка, не дожидаясь, пока сработавшая вхолостую нога коснется пола, я бы просто сделал шаг вперед и нанес один удар. Хотя в его случае возможны варианты – некоторым нравится смотреть, как их противники умирают долго и мучительно…
Но есть место на земле, где чудеса случаются чаще, чем где бы то ни было. И люди им почти не удивляются, так как тем чудесам есть простое и понятное объяснение – «это ж Зона».
Пояс Халка вдруг озарился неземным бледно-синим светом. Следом за ним сияние цвета предрассветного неба мгновенно разлилось по всему телу охотника за головами. И вдруг нож в его руке сверкнул, словно только что народившаяся звезда, ярко, нестерпимо, так, что я на мгновение ослеп – лишь клинок «Бритвы» отпечатался сверкающей полосой на черном фоне переоблученной сетчатки.
Первой мыслью было, что охотник за головами применил какой-то фокус и сейчас у меня в животе торчат полтора дециметра неизвестного науке металла, откованного в форме острейшего в мире ножа. Боли от удара ножом человек обычно не чувствует, и потому я даже не пытался уйти от второго гипотетического удара – если Халк уже пропорол мне брюхо, дергаться бессмысленно. Уж лучше пусть добивает.
Но ударов не было. А потом я осознал, что в шалмане, эхом отражаясь от стен, стоит многоголосый мат, из которого я понял, что временная слепота поразила не одного меня, а и всех присутствующих тоже.
Но постепенно зрение возвращалось – и ко мне, и к остальным пострадавшим. И по мере его возвращения затихали человеческие голоса, уступая место могильной тишине.