Они снова выпили и молчали несколько минут, пока Малов снова не нарушил первым молчание.
— Так что же толкнуло тебя поступить на службу к Семёнову? — спросил он, посмотрев на задумчивое лицо Митрофана. — Ты же мечтал заполучить сокровища Халилова и уйти с ними за рубеж?
— Да, я теперь богат, — отвлекаясь от своих раздумий, ответил он. — И половину этого богатства я отдаю тебе! Почему? Не спрашивай… На этот вопрос отвечу позже. А вот что касается Семёнова… Я считаю его дело правым! Вот хочу и тебе предложить послужить под его знамёнами нашей многострадальной Родине. Не возражаешь?
2
Добравшись до густых зарослей, девушка остановилась и перевела дыхание. Убегая от казаков, она ждала, что за её спиной зазвучат выстрелы и одна из пуль сразит её, но…
Выбившись из сил, беглянка присела на ствол сухого дерева и перевела дыхание. «Сегодня в город я вернуться уже не смогу, — подумала она огорчённо. — Значит, задание не будет выполнено…»
Внимательно осмотревшись, девушка увидела заросли ежевики. Собрав горсть, она отправила ягоды в рот и стала жевать. Кислый сок придал ей сил, и она продолжила свой путь в глубь леса по хорошо известной ей тропе.
Дойдя до опушки, девушка повернула направо. Вскоре показалась речушка, но…
— Мостик мне, наверное, уже не перейти, — прошептала девушка, увидев двух верховых казаков.
Поняв, что через реку в этом месте ей не перейти, девушка повернулась и быстрым шагом пошла против течения. Выше моста речушка была шире, но мельче, и она знала брод, по которому её можно было перейти.
Течение сбивало её с ног, босые ноги скользили по гладким камням, и она с трудом передвигалась к другому берегу, изо всех сил стараясь удержать равновесие.
Скоро девушка очутилась в глухой чаще. Здесь она была в полной безопасности. Чем дольше она шла, тем легче становилось на сердце. Девушка нежно касалась пальчиками стволов деревьев и думала: «Ничего, пусть поживёт ещё немного, скотина белогвардейская. Сорвалось задание — не беда. Значит, не судьба ему умереть сегодня…»
Когда девушка вышла на просёлочную дорогу, снова увидела казаков, которые приближались к ней, о чём-то переговариваясь и посмеиваясь, и в растерянности остановилась.
— А ну стой, красотка! — крикнул один из них, заезжая вперёд и загораживая путь. — Куда это ты так резво шагаешь, скажи нам на милость?
— Я за ягодкой иду, господа казаки, — стала объяснять девушка срывающимся от волнения голосом. — У меня бабушка умирает и…
— А чего через мостик не пошла? — спросил второй всадник, похлопывая по голенищу сапога плёткой. — Я тебя ещё давеча заприметил… Чего, скрыться от нас хотела?
— Испугалась я вас, господа казаки, — быстро ответила девушка, и в глазах у неё потемнело. Если казаки захотят заглянуть в её корзинку… О Господи, что же тогда будет?
— А что в корзинке у тебя тряпочкой прикрыто? — поинтересовался, словно прочтя её мысли, первый казак, гарцуя на коне. — Или ты эдак ягодки с грибочками от солнышка прикрываешь?
«Ну всё, я пропала! — мелькнула в голове девушки страшная мысль. — Что же теперь делать?»
— Да что вы, господа казаки, — сказала она, опуская руку в корзинку. — Сейчас я покажу вам, что в ней лежит, только не пугайтесь, пожалуйста!
— Хто? Мы? — казаки переглянулись и загоготали. — Да мы…
И тут они разом замолчали, а их бородатые лица побледнели и вытянулись. Рука одного из казаков потянулась к шашке на боку, а рука второго коснулась приклада карабина.
— Ой, зря вы за мной увязались, господа казаки, — целясь в них из револьвера, ласково проговорила девушка. — Я же вас не трогала, а вы…
Она выстрелила в того казака, который попытался выхватить из ножен шашку. Он схватился за грудь и вывалился из седла, зацепившись левой ногой за стремя. Испуганная лошадь пустилась вскачь по дороге, волоча седока за собой.
Второй казак успел развернуть своего коня и даже пришпорил его каблуками. Но точный выстрел девушки вышиб и его из седла. Взмахнув руками, он свалился на обочину дороги и замер, испустив дух.
Положив револьвер в корзинку, девушка снова накрыла его тряпочкой, бросила взгляд по сторонам и поспешила скрыться в лесу.
* * *
Партизаны готовились к зиме. Целыми днями рыли ямы, складывали из брёвен стены, сверху тоже укладывали брёвна и засыпали их землёй. Вместо печек выкладывали очаги из камней. Они хорошо обогревали землянки, вот только дым, прежде чем выйти через отверстие в потолке наружу, ел глаза, раздражая слизистую оболочку, проникал через дыхательные пути в бронхи и лёгкие.
Вернувшуюся в лагерь девушку часовые сразу же привели в большую землянку командира отряда, в которой обычно проводились военные советы.
— С возвращением, товарищ Шмель, — поприветствовал её удивлённо командир, жестом руки приглашая к столу. — Вижу, явилась ты ни с чем. Боевое задание осталось невыполненным и, наверное, для того были серьёзные причины?
— В город невозможно было попасть, — хмуро ответила девушка. — Куда ни сунься, всюду казачьи разъезды.
— Из этого следует, что все подступы к Верхнеудинску охраняются плотно и тщательно, — задумался командир.
— Достаточно плотно, — вздохнула девушка. — Меня даже остановили двое казаков, когда я возвращалась обратно.
— Судя по тому, что ты здесь, им не посчастливилось остаться в живых, — усмехнулся командир.
— Да, я застрелила их, — призналась Шмель. — Они оказались бдительными и расторопными, но чересчур глупыми и доверчивыми.
Собрав кое-какую еду, командир выставил её на стол перед девушкой, а сам сел на жёсткие нары, служившие ему постелью, и задумался.
— Голова идёт кругом, — заговорил он через несколько минут. — Ума не приложу, что делать. Город занял Семёнов. Ему в поддержку понаехали интервенты, мать их ети, а мы? Оружия не хватает, боеприпасов нет. И зима уже на носу. Не успеем оглянуться, как осень пролетит, и…
— Не о приближении зимы, а о деле думать надо, — перекусив, сказала девушка.
— Позволь напомнить тебе, товарищ Шмель, что я не кадровый офицер царской армии, а всего лишь слесарь-ремонтник паровозов из депо, — огрызнулся командир. — Нас вон за три дня семёновцы из города вышибли, а теперь…
Он в сердцах махнул рукой и, усевшись за стол, сдавил виски ладонями.
— Хоть кто бы подсказал, что делать? — посетовал командир. — Не атаковать же город, забитый до отказа неприятельскими войсками своим малым числом и голыми руками?
— Наступление равносильно самоубийству, — сказала девушка, озабоченно хмуря брови. — Но и отсиживаться в лесу равносильно предательству дела революции.
— А что мы можем против Семёнова и его армии? — оправдывался командир.