«Все из-за гордыни».
Он склонился над зловонным трупом колдуна, ухватил кинжал покрепче и начал резать.
Ночная охота закончилась, приближался рассвет. Ингвар поднялся в проход, идущий по периметру внутренней стены города, и облокотился на скалобетонный парапет. Он смотрел на запад, вглядываясь в бескрайние равнины. Ночное небо было темным и спокойным, холодное, почти черное, с фиолетовым оттенком и усыпанное звездами. За спиной космодесантника верхний город поднимался рядами мерцающих огней, обезображенный поднимающимся дымом погребальных костров. На самой вершине, горделивая и уродливая, возвышалась крепость Галикона, залитая чрезмерно ярким светом прожекторов. На ее стенах мельтешили рабочие, занятые приготовлениями к осаде.
Его тело болело. Скоро начнется пятый день, проведенный без сна. Космодесантник пришел к выводу, что его реакция замедлилась, — совсем немного, возможно, смертный даже не заметил бы разницы, но для него она была очевидна.
Этого было недостаточно. Ему следовало работать усерднее.
Космодесантник привалился к грубо отесанным камням и вдохнул прохладный воздух. Его окружала атмосфера города: пыль, пот, специи, угли. Он чувствовал запах листьев, что колыхались во дворах домов, маслянистые выхлопы гусеничных транспортов, стаскивавших стройматериалы к баррикадам, и, наконец, самый слабый из всех — медленно нарастающий смрад скверны, что стелилась по равнинам и перебиралась за стены.
Враг приближался к городу со всех направлений. Его войска разрослись за счет новых мертвых и зараженных. К тому времени, как они доберутся до стен, в воздухе будет нечем дышать от их вони и роев мух. Горожан начнет мучить кашель и рвота.
Он снова принюхался, пытаясь оценить расстояние.
Уже близко. Эта ночь будет последней, когда можно подышать чистым воздухом.
На краю ретинального дисплея моргнула руна локатора, подсказав, что Ёрундур тоже поднимается наверх. Ингвар улыбнулся сам себе. Старый Пес хорошо поработал этой ночью, охотясь за зараженными во мраке с жестокой целеустремленностью. Похоже, в нем еще осталось немного жизни.
Ингвар двинулся по парапету в сторону ближайшей защитной башни, задумавшись о том, на чьей стороне сейчас победа. Он полагал, что лидирует, но Ёрундура никогда нельзя было сбрасывать со счетов. Он имел привычку удивлять.
Старый космодесантник появился из дверей башни и вышел на стену. Он, как и Ингвар, не носил шлема, и на его узком лице светилась редкая довольная ухмылка.
— Тринадцать, — объявил он.
Ингвар склонил голову.
— Одиннадцать, — был ответ.
Ёрундур расхохотался.
— Тебе их искать было трудно? — спросил старый Волк.
— Сестры хорошо поработали, — признал Ингвар. — Думаю, нам наконец удалось сдержать заразу.
Ёрундур облегченно что-то проворчал.
— Пока сюда не доберутся остальные, — произнес он, облокачиваясь на парапет так же, как Ингвар.
Старый Пес уставился в предрассветную тьму, сморщил нос и нахмурился.
— Есть новости от стаи?
Ингвар покачал головой, устроившись рядом с Ёрундуром. Вспоминать о том, что остальные члены Ярнхамара охотились за настоящим врагом, а не добивали оставшееся после диверсии отребье, было неприятно, и он не особенно это скрывал.
— Все еще задевает, да? — заметил Ёрундур. — Лед и железо, не завидую я Раскалывателю. — Он снова засмеялся, на этот раз своим куда более привычным циничным фырканьем. — Вы все тут из себя такие личности, толкаетесь друг с другом, как щенки за место на подстилке. Да кто вообще захочет вами командовать? Уж точно не я, даже если бы меня умоляли.
— Думаю, твое время уже прошло, — улыбнулся Ингвар.
— Думаю, ты прав, — сказал Ёрундур. — И слава Всеотцу.
Старый Пес сплюнул на парапет и шумно вздохнул.
— Как дела у твоей подружки? — спросил он. — Знаешь, я и сам кое с кем подружился сегодня вечером. Думаю, я перестану однажды презирать сестер, если мне дадут еще немного времени.
— У палатины Байолы все хорошо, — ответил Ингвар. — На собор напали, что она приняла на свой счет. Ее войскам пришлось спалить немало всего, чтобы расквитаться за это.
— Легкомысленно, — заметил Ёрундур. — Она может нормально работать или же будет для нас обузой?
Ингвар поджал губы.
— Я не знаю, — признался он. — Сестры Битвы крепкие. Они будут драться, как дикие кошки, чтобы не дать врагу ступить в Галикон. Но она? Хотелось бы мне так думать, — космодесантник сделал паузу, вспомнив их беседы, — но я не знаю. Она странная.
Ёрундур фыркнул, как бы имея в виду: «Уж кто бы говорил».
— Насколько все плохо в соборе?
— Они добрались до склепов. Взорвали архивы, там ничего не осталось. Вот и все.
Старый космодесантник искоса взглянул на Ингвара.
— Архивы?
— Да. Что-то важное?
Ёрундур несколько секунд что-то обдумывал, шевеля челюстью. На его впалых щеках гуляли желваки.
— Ничего.
Ингвар развернулся лицом к боевому брату:
— Рассказывай.
— Может, они просто потерялись, — пожал плечами Ёрундур. Его старые проницательные глаза светились в темноте желтыми огоньками. — Но ты не думал, почему при всех имеющихся возможностях они отправились взрывать кучку свитков в подвале?
От слов Старого Пса Ингвару стало не по себе. Он ничего не ответил.
— Я хочу сказать, что там же были пушки, — продолжал Ёрундур. — Действительно большие пушки, которые нам пригодятся. Все мутанты-смертники атаковали жизненно важные для нас места — склады с боеприпасами, электростанции, коммуникационные башни. Подумай. У тебя есть толпа ходячих бомб внутри собора. Куда ты их направишь: вверх, к орудийным батареям, чтобы вывести их из строя, или в подвал жечь архивы?
Он покачал косматой головой.
— Может, именно такой и была их цель, — сказал Ёрундур. — Просто мне это кажется удивительным.
Ингвар ощутил что-то мерзкое внизу живота. Он сжал край ограды парапета, и из-под пальцев перчаток побежала сетка трещин.
— Их загнали в ловушку, — сказал он. — Это была единственная возможная цель.
Ёрундура, похоже, не убедил этот аргумент.
— Как скажешь.
Ингвар резко отошел от парапета.
— Мне нужно вернуться.
«Я давала клятвы никогда не раскрывать секреты, которые мне доверили».
Ёрундур удержал его, схватив за запястье.
— И сделать что, Гирфалькон?
Ингвар резко развернулся к нему лицом, но не смог подобрать слов. У него не было ничего конкретного, ни подозрений, ни теорий, только снова появившееся чувство, что он упускает что-то важное.