Побег аристократа. Постоялец - читать онлайн книгу. Автор: Жорж Сименон cтр.№ 5

До завтра… Почему это слово прицепилось, будто крючком, застряло в памяти? Год назад, да-да, точно, в этом же месяце он почувствовал себя усталым, потерявшим вкус к жизни, его стесняла даже собственная одежда, совсем как сейчас. Он поговорил об этом со своим другом Букаром, врачом; они частенько встречались в «Сентра».

— А ты уверен, что не теряешь свои фосфаты заодно с мочой?

Он тогда, никому ничего не сказав, потихоньку взял на кухне баночку, помнится, из-под горчицы. Утром помочился в нее и увидел пляшущие в золотистой жидкости мелкие частички, что-то вроде белого порошка.

— Тебе надо бы взять отпуск, развеяться. А пока поглотай-ка вот это, одну утром, одну вечером…

Букар нацарапал ему рецепт. С тех пор господин Монд больше не решался писать в баночку; да кстати, он тогда же выбросил ее на улице, позаботившись разбить, чтобы никто не вздумал ею воспользоваться. Он прекрасно знал, что дело не в фосфатах.

В три часа того дня, не чувствуя никакого желания работать, он вышел во двор, стоял под застекленной крышей на одной из платформ, рассеянно глядя, как мимо снуют туда-сюда кладовщики и шоферы. Из грузовика, крытого брезентом, слышались голоса. Почему он навострил уши? Говорил мужчина:

— Да это все сын патрона, он за ним хвостом таскается с предложениями… Вчера цветы ему принес.

Господину Монду почудилось, будто он весь побелел, застыл, как неживой, с головы до пят, а между тем услышанное не стало для него таким уж открытием, он давно подозревал неладное. Речь шла о его сыне и шестнадцатилетнем подручном кладовщика, которого наняли на работу три недели назад.

Значит, это правда.

Он вернулся в кабинет.

— Вам звонит мадам Монд.

Это из-за автомобиля, надо его послать ей.

— Скажите Жозефу…

Вот он, тот момент, после которого он больше не раздумывал. Никакой внутренней борьбы. Можно смело утверждать, что принимать решение не было нужды, он обошелся без всяких решений.

Его лицо теперь стало непроницаемым. Господин Лорис, сидевший за столом напротив, несколько раз украдкой бросил на него взгляд и нашел, что патрон выглядит лучше, чем утром.

— А знаете, мсье Лорис, мне сегодня исполнилось сорок восемь!

— Боже мой! Простите, мсье, я совсем забыл. Эти дела со Смирной так мне голову заморочили…

— Пустяки, мсье Лорис, все это сущие пустяки!

Какое-то непривычное легкомыслие прозвучало в его голосе, задним числом господин Лорис это припомнил. Впоследствии он, случалось, говаривал старшему кладовщику, работавшему в фирме почти так же давно, как он сам:

— Странное дело. У него был такой вид, будто он избавился от всех забот.

В шесть он отправился в банк, прямиком в кабинет директора агентства. Тот встретил его по обыкновению приветливо.

— Не могли бы вы посмотреть, какой суммой со своего личного счета я могу располагать?

Там было триста сорок тысяч франков, да еще несколько тысяч кредита. Господин Монд подписал чек на триста тысяч, которые ему выдали пятитысячными купюрами. Он рассовал их по разным карманам.

— Я мог бы их вам переслать с курьером… — предложил заместитель директора.

Позже он понял — или вообразил, будто понял, что в тот момент господин Монд на самом деле еще колебался, не оставить ли деньги, взяв лишь несколько тысячефранковых банкнот. Но так ли это, никто никогда не узнает.

Господин Монд подумал о ценных бумагах в сейфе. Их там больше, чем на миллион.

«С этим, — сказал он себе, — они проживут без хлопот».

Ведь он знал, что ключ у него в кабинете и жене известно, где именно он спрятан, доверенность у нее на руках. С ней все будет хорошо.

Поначалу он хотел уйти без денег. Ему казалось, что взять их — это трусость. Это все испортит. Выходя из банка, он так краснел за свою слабость, что едва не повернул назад.

А потом он решил больше об этом не думать. Просто шагал по улицам. Иногда поглядывал на свое отражение в витринах. Приблизившись к Севастопольскому бульвару, заметил третьеразрядную парикмахерскую, вошел, занял очередь, и когда наконец сел в кресло на шарнирах, велел сбрить усы.

Он таращил глаза, ребячливо надувал губы, стараясь не видеть в зеркале отражений других клиентов, полностью сосредоточиться на своем собственном образе. Ему казалось, что он очень отличается от всех здесь, что, смешавшись с ними, он их в чем-то обманывает. Еще немножко, и он попросил бы у них прощения.

Но мальчишка-парикмахер обходился с ним без каких-либо эмоций. Когда господин Монд откинулся на спинку кресла, мальчишка только стрельнул глазом на своих товарищей так стремительно, так машинально, обойдясь без улыбки, что это могло бы сойти за масонский знак.

Вправду ли он был так непохож на них со своим изнеженным телом, в одежде из тонкого сукна, в обуви, изготовленной по ноге на заказ? Он считал, что это так. Ему не терпелось как можно скорее измениться полностью и окончательно.

И в то же время он страдал при виде прыща, вспухшего на затылке парня под розовым пластырем, предназначенным для того, чтобы скрыть мерзкий синеватый фурункул. Еще его корежило при виде мелькавшего перед глазами желтого от табака указательного пальца брадобрея, противно было вдыхать здешний тошнотворный воздух, где смешались запахи никотина и мыльной пены. Но вместе с тем эти мелкие страдания доставляли ему радость!

Он был еще слишком новым сам для себя. Его метаморфоза не завершилась. Он не хотел смотреть ни направо, ни налево, на этих людей, что выстроились в ряд у него за спиной, — они все читали спортивные газеты, время от времени вскидывая равнодушный взгляд на занимающих кресла и отражаясь в зеркале, стекло которого пятнали надписи мелом.

Некогда, в день первого причастия (церемония имела место в престижном столичном коллеже Станислас), он, не поднимая глаз, робкими шагами вернулся на свое место, замер в неподвижности, закрыл лицо руками и долго ждал обещанного преображения.

То, что происходило с ним сейчас, было настолько существеннее! Он не смог бы никому этого ни объяснить, ни даже логически осмыслить наедине с собой.

Когда он только что принял такое решение… Да нет же, ничего он не решал! Ему и не надо было ничего решать. То, что он переживал, не было для него совершенно ново. Наверное, он часто грезил об этом, столько передумал, что теперь ему казалось, будто он повторяет то, что уже делал раньше.

Он смотрел на свою физиономию со щекой, оттянутой пальцами брадобрея, и говорил себе: «Вот и все! Жребий брошен!»

Без удивления. Он этого ждал давно, нет, всегда. Просто его ноздри не привыкли к запаху дешевого одеколона и дрянных духов, в таких дозах он никогда их не вдыхал, разве что пахнёт изредка, если мимо проходит рабочий при параде по случаю воскресенья. Вот и желтый от табака палец его шокирует, и пластырь, и салфетка сомнительной чистоты, которой парикмахер обмотал ему шею.