Они. Воспоминания о родителях - читать онлайн книгу. Автор: Франсин дю Плесси Грей cтр.№ 53

– Папаша! – вскрикнула мама.

– Детка!

И они упали друг другу в объятья.

– Здравствуйте, дедушка, – сказала я вежливо, и он повернулся, чтобы обнять меня.

Рядом с Алом Джексоном стоял еще один член нашей американской семьи, Симон Либерман, отец Алекса. Раньше мы не встречались, но с первого же мига я почувствовала к нему горячую симпатию – куда большую, чем к дедушке. По нему было видно, что это человек решительный и предприимчивый – в его обществе было приятно и спокойно находиться. Симон быстро окинул нас взглядом по-восточному узких глаз, мгновенно оценил положение и взялся за дело. Он подозвал носильщика, сунул ему несколько долларов, тот мигом свистнул коллегу и схватился за наши чемоданы. Симон тем временем уверенной походкой направился к таможеннику, сообщил ему несколько особенно драматических подробностей о нашем путешествии, отпустил пару комплиментов в адрес таможни, и уже через двадцать минут, задолго до всех остальных пассажиров, мы были свободны. Пока мы забирались в лимузин, небольшой, коренастый Симон Исаевич сиял улыбкой из мехового воротника своего пальто, проницательным взглядом сквозь круглые очки напоминая сову. Он сообщил, что мама Алекса осталась дома из-за мигрени – Алекс заранее говорил, что именно так она будет выражать свое недовольство Татьяной. Рядом с Симоном сел мой дедушка – подбородок его по-прежнему дрожал от наплыва чувств, в мягком сконфуженном взгляде читалась оторопь – он, по-видимому, уже много лет не видел такой роскоши. Автомобиль свернул на Бруклинский мост, и на горизонте наконец показались настоящие символы земли обетованной – небоскребы Манхэттена. Мы восклицали и восхищались, а Симон так и сиял от удовольствия.

Приехав на Манхэттен, мы тут же направились в квартиру Симона на Шестьдесят четвертой улице. Я тут же решила, что постараюсь проводить в этой обители роскоши как можно больше времени. Здесь всё было отделано дорогими темными тканями, кушетки обиты коричневым бархатом и покрыты кашемировыми покрывалами, обстановку украшали шкуры зебры и леопарда, а на стенах висели портреты Генриетты работы дяди Саши. Повсюду стояли какие-то американские технические диковинки, и я была совершенно очарована крохотным беспроводным радио и весь день с ним не расставалась. Пока я с ним играла, а взрослые шушукались в углу, появилась Генриетта и театрально сошла по лестнице. После шумных и слезливых объятий с сыном и ледяного приветствия в адрес нас с мамой она спросила, где ее шуба. Даже не слушая, что ее украли по пути в Мадрид, она возопила на нескольких языках:

– Эти идиоты потеряли мою шубу!

Затем она гневно удалилась, чтобы более не появляться.

Наступило время обеда. Его подавала негритянка в ярко-розовом фартуке. Дедушка всё время молчал, ел быстрее всех и потрясенно оглядывал обстановку. Я рассматривала Симона. Он сидел прямо напротив меня – шея его почти утонула в массивных плечах, и он с одобрительной улыбкой разглядывал меня через толстые очки, напоминая довольного кота. После обеда пришла пора отправляться в “ту самую гостиницу”, как ее называли мама с Алексом. Симон усадил нас в такси и пошел отдыхать, а мы с дедушкой отправились в отель “Виндзор” на Пятьдесят седьмой улице, управляющий в котором был другом Симона. После краткого разговора у конторки мы поднялись в наши комнаты – Алекс с мамой жили на одном этаже, но, как полагается, в разных концах коридора.

Следующие несколько часов я помню хуже, чем утро – видимо, из-за последовавшего потрясения. По прибытии в гостиницу мне сообщили, что я в тот же вечер должна на неопределенный срок отправиться с дедушкой в Рочестер. Это известие, видимо, совершенно меня убило. Ничего худшего в жизни со мной ранее не происходило. Возможно, что при прощании я горько рыдала; с другой стороны, к тому моменту я уже так хорошо научилась скрывать свои чувства, что могла и сдержать слезы. Как бы то ни было, через восемь часов после прибытия в Америку я уже сидела в вагоне третьего класса ночного поезда до Рочестера. Я ехала в город, о котором раньше никогда не слышала, в компании незнакомого мне дедушки, прижимая к груди единственное свое утешение – чемоданчик, который привезла из Франции. Задним числом это решение кажется мне совершенно сумасшедшим. Маме с Алексом пришлось в детстве нелегко, и важнее всего им казалось накормить и поселить меня – учитывать мои переживания им в голову не приходило. Кроме того, теперь, когда все беды были позади, они наконец-то могли погрузиться в свое счастье. Оказавшись в безопасности, я снова превратилась в своего рода потерянную посылку: “На помощь, у нас есть лишняя девочка, ее надо куда-нибудь отправить, кто ее заберет? Ах, слава богу, папаша согласен ее взять”.

Весь путь до Рочестера я просидела на жестком неудобном виниловом сиденье. Раньше я никогда не видела такого уродства и теперь с тоской вспоминала бархатную роскошь французских поездов – через несколько часов у меня болело всё тело. Я размышляла о будущем – в конце концов, всё может быть не так ужасно. Возможно, в Рочестере мне удастся кого-нибудь очаровать – жену дедушки или его сына. Мне будет чем заняться.

Ерзая на жестком сиденье, я пыталась понять, что за человек сидит рядом со мной. Иногда он задремывал, роняя голову на плечо, и вдруг вздрагивал, просыпаясь, и изумленно на меня смотрел. Это постоянное удивление было самой характерной чертой моего деда – он будто вопрошал: “Неужели вокруг меня есть мир? И я часть его? И вам что-то от меня нужно?” Он застенчиво и удивленно мне улыбался, похлопывал меня по колену, хрипло шептал: “Деточка” – и снова засыпал. Так я и провела ночь – разглядывала похрапывающего незнакомца напротив, негодуя, жалея себя. Через полчаса после рассвета мы прибыли в Рочестер. В такси я мрачно молчала, гадая, окажется ли дом таким же убогим, как и поезд. Автомобиль медленно проехал по голой пригородной улице, вдоль которой выстроились сотни одинаковых грязно-желтых домов, и остановился перед особенно унылой постройкой. Дедушка заплатил водителю и вытащил мой чемодан.

– Вот мы и дома, – сказал он.

Я тащилась следом в своем длинном верблюжьем пальто и проклинала день, когда появилась на свет. Разве я не была образцовым ребенком? Неужели я каким-то случайным образом оскорбила маму с Алексом? Сама земля здесь была уродливой, по крайней мере те ее участки, которые выглядывали из-под грязного снега, – в этом месте не было ни городского шика, ни загородных красот, ни кустов, ни деревьев… Поднимаясь по ступенькам вслед за дедушкой, я уже готова была расплакаться. Но тут дверь распахнулась, и я сразу воспряла духом. Нам навстречу выбежала тоненькая синеглазая брюнетка в ярко-алом свитере и заключила меня в объятья.

– Фросенька, наконец-то! – воскликнула она. – Я всегда мечтала о дочери!

Это была Зина, вторая жена моего деда. Она смеялась и плакала одновременно и очевидно была вне себя от радости. За ней появилась ее мать, Екатерина Ивановна, грузная женщина лет шестидесяти в цветастом фартуке и толстых шерстяных чулках, какие носят русские крестьянки, и тоже радостно мне улыбнулась.

Решив, что дела идут на лад, я вслед за Зиной вошла в их мрачный домик. Мне немедленно устроили экскурсию. Поднявшись по узкой лестнице без ковра, вы выходили на площадку, откуда можно было пройти в единственную в доме ванную и три маленькие спальни, одну из которых занимала Зинина мать, другую – дедушка с Зиной, а третью – их шестнадцатилетний сын Евгений, или Жика. Внизу была кухня, крохотная столовая и гостиная, основными элементами обстановки которой были два мягких кресла у камина и диван, на который Зина положила подушки, простыни и одеяла.