Впереди показались два человека. Похожи на местных. Когда мы поравнялись, то оказалось что это подростки, лет по тринадцать-пятнадцать. Брат и сестра, судя по похожим чертам. Проходя мимо, я поздоровался.
– А вы один путешествуете? Ваши тут группами проходили.
– Большими группами?
– По десять, по тридцать человек.
– Да? А я сам пытаюсь пробиться, один только смог выйти.
– Зато вы неплохо укомплектованы, – показывая на бутылку с водой, сказал пацан. – Остальные сюда доходили без воды.
– Помогли добрые люди… Я собирался по трассе до Докучаевска дойти. А потом до Волновахи. Не знаете, что там сейчас?
– В Докучаевске уже «днр». Да и в Волновахе украинской армии, скорее всего, уже нет.
– Да когда же я их догоню…
– Ваши все на Мариуполь уходили. Вдоль высоковольтной линии. Она от ТЭЦ туда идёт.
– А далеко отсюда до Мариуполя?
– Далеко, где-то день пути.
Как я сейчас понимаю, с моей скоростью и в том состоянии, это был бы не день и не два. Но тогда я подумал, что такое день пути – ерунда. Я развернулся, и пошёл вместе с детьми обратно в сторону села. Мне надо было дойти до высоковольтной линии.
– У нас вчера прилетело несколько снарядов, вон там, – махнув рукой в том направлении, сообщила девочка. – Я вот думаю, может, в Донецк поехать к родственникам? Может, там безопаснее будет?
Она смотрела на меня как на военного, думая, что я смогу помочь ей советом. Но я сам не понимал, где им сейчас будет безопаснее, – тут, в Зерновом, или в большом городе. Мне оба варианта казались плохими. Безопаснее будет подальше от захваченных территорий, от «днр-лнр»…
Дойдя до села, я пошёл на юг под линией электропередач. Впереди был ручеёк, поросший камышами. В нем я случайно ступил в воду и намок. Пока сидел, выкручивал носки, рассмотрел ноги. Таких мозолей я ещё не видел. Они были по всей стопе по бокам. Некоторые были содраны, и сочилась сукровица. Внизу, на пятках, под толстым слоем натоптанной кожи были пузыри. На подушке под пальцами – тоже. Вокруг обоих мизинцев было по мозолю – как будто на них одели резиновые напальчники и надули. Теперь понятно, почему сегодня было так больно идти даже босиком.
Я сидел, ждал, пока подсохнут носки, слушал, как звук от проезжавшей бронетехники отражается от склонов. Но уже не пугался – у них был свой маршрут, а у меня – свой. Терпения не хватило, я натянул влажные носки, зашнуровал большой ботинок, засунул другую ногу в маленький, вспоминая сказку про золушку, и двинулся дальше. Технология уже была отработана в предыдущие дни. Надо перетерпеть первые десять минут ходьбы, потом боль становится не такой резкой и уходит на второй план. (Кстати похожее я слышал и от других, кто натирал ноги.)
За подъёмом были снова спуск и речка побольше. Спускаясь по открытому пространству, я напевал мысленно песню про чёрного ворона, заменяя «ворон» на «снайпер». Открытое место и отсутствие укрытий вызывали чувство незащищённости.
Эта речка была побольше. Пришлось дойти почти до какой-то горы из отвалов, пока я нашёл место, где можно было перебраться по огромной резиновой покрышке, разувшись и закатав штанины.
Протекая под шиной, вода создавала интересный акустический эффект – как будто где-то работает радио. Я вначале дёрнулся, подумав, что рядом есть люди. Потом, поняв, в чём дело, наклонился, послушал. Да, как будто радиоприёмник словил с помехами передачу с классической музыкой. Наклонившись с покрышки, я попил воды, черпая её пригоршнями. Вода была прозрачной и приятной на вкус.
Дальше было возвращение к высоковольтной линии, через пустырь и овраг. Потом череда подъёмов и спусков, как будто кто-то задизайнил кусок ландшафта, сделал Ctrl+C, а потом много раз Ctrl+V.
Огромные открытые пространства – и ни души. Бафку я одел на макушку, чтобы не пекло и придавало мне нелепый вид – а то слишком легко во мне идентифицируют военного.
Иногда отклонялся от столбов, если случалось идти по грунтовой дороге вдоль посадки. При этом я проверял все кучи мусора, на предмет бутылок с водой. Речки остались позади. Половина литровой бутылки была выпита, несмотря на экономию. Вся влага из тела быстро уходила с потом и дыханием.
Идти чётко под проводами было не удобно. Высокая трава, любая кочка или бугорок казались сложным препятствием. Поднимать ноги было тяжело, а ступать потом – больно. Я часами шёл, потихоньку передвигая ноги. Главное было не останавливаться. После каждой остановки было сложно начать движение снова. Наверное, я сейчас мог бы быть статистом в фильме про зомби. Даже ничего не пришлось бы менять, просто идти, как иду, медленно переставляя ноги.
А ведь в детстве я любил читать книги Джека Лондона про человека, ползущего по тундре, по снегу, преследуемого больным волком. И книгу Полевого про Мересьева перечитывал два раза. И про войну фильмы любил. Никогда бы не подумал, что смогу понять, о чём они, на собственной шкуре. А теперь сам ковылял по вражеской территории, в надежде когда-нибудь дойти. И не известно, как там будет с ногами, и от чего придётся лечиться после той воды, что я пил. А если мне сейчас попадутся агрессивные хищники, то всё, что у меня есть – это зубы и готовность перегрызть горло. Но вряд ли их это напугает…
Дааа… одно дело читать о сбитом лётчике, лёжа на полке в поезде, и совсем другое самому оказаться в похожей ситуации. И всё же мне повезло, думал я. А ведь мог бы сейчас ходить на работу каждый день, всё – по накатанной привычной схеме. С одной стороны, это точно не тот опыт, который хочется переживать, но с другой – я понимал, насколько бедной была бы моя жизнь без него. Книга не заменит… Хотя она может дать приблизительное понимание – это лучше, чем ничего.
Пока я шёл, чувство, что всё происходит именно сейчас и только это важно, было основным. Я мало думал о будущем. А если вспоминал прошлое, то оно не вызывало эмоций – как будто это было не моё прожитое прошлое, а рассказанная мне моя биография. Такая же плоская и абстрактная, как цифры в статистическом отчёте об удоях крупного рогатого скота за 1976 г. Всё, что меня когда-то волновало, сейчас не имело значения.
Моё восприятие самого себя претерпело изменения за последние две недели. Когда я оказался на Саур-Могиле, это был обычный я, попавший в необычную ситуацию. Постепенно за время выхода из окружения, попадания в плен, побега и выхода после плена я проходил через разные стадии отрицания-принятия, теряя кусочки своего «эго» – оно отваливалось, как окалина с железного стержня, по которому стучат молотом. Исчезала важность того, что было раньше, в прошлой жизни. Исчезало то, что связывало меня с другими, создавая моё положение в социуме. Всё, чего я достиг в жизни, кем я был, чем владел, какие были знакомства, что я о себе думал, что обо мне думали другие… Всё это было «со мной», но это не было частью меня, не было «мною». Всё это было внешними атрибутами мира, в котором я жил. И всё это осталось в том мире. А сейчас я ощущал себя бесконечно маленькой песчинкой в космосе. Крохотной, слабой, но неотъемлемой от вселенной песчинкой. Одновременно чувствовал свою беспомощность и силу. И уверенность, что всё будет хорошо. Иногда мне становилось настолько всё равно, что будет дальше, что только желание увидеть семью, сидевшее где-то в глубине, не давало мне остановиться, заставляя двигаться дальше.