Дзержинский. Любовь и революция - читать онлайн книгу. Автор: Сильвия Фролов cтр.№ 38

Страница

Последнее письмо из тюрьмы он пишет жене 4 марта 1917 года. «Я сейчас дремлю, как зимой медведь в своей берлоге; осталась только одна мысль, что весна придет, и тогда я перестану сосать свою лапу». Через десять дней взбунтовавшиеся солдаты врываются в Бутырскую тюрьму и освобождают 350 содержащихся там заключенных, в том числе и Дзержинского. На следующий день царь Николай II подписывает отречение от престола. 19 марта Временное правительство объявляет амнистию для всех политических заключенных, включая террористов. Где будет Дзержинский через год, в марте 1918? В начале месяца он будет участвовать в VII съезде Российской коммунистической партии в Петрограде (6–8 марта) и будет избран членом Центрального комитета. Спустя несколько дней он переведет ВЧК в Москву, на Лубянку и будет руководить всей российской тюремной системой.

Большой знаток большевистской России Ричард Пайпс написал о Дзержинском: “Одиннадцать лет он провел в царских тюрьмах и на каторге. Это были трудные годы, и они оставили в его психике не зарубцевавшиеся раны; вместе с этим он развил в себе непреклонную волю в сочетании с ненасытной жаждой мести”²⁸⁴. Что касается воли – можно согласиться или не согласиться, потому что в его случае вся его деятельность была движима страстностью. Не тюрьма сделала его таким, каким он стал. Наоборот: то, кем он был, привело к тому, что он попал в тюрьму.

А жажда мести? В отношении личности Феликса это был бы слишком упрощенный диагноз. Примитивной эмоцией, какой является жажда мести, руководствуются жертвы в самых простых отношениях с палачом – если получают возможность взять реванш за насилие, несправедливость и обиду – и нет в этих отношениях идеологического контекста. Когда же такой контекст появляется, и жертва обладает теперь силой и властью – мы начинаем иметь дело уже не с жертвой, перевоплотившейся в палача, а со спасителем. Ибо спаситель принимает на себя ответственность за всех: он карает палача не от своего имени, а от имени всех других. Жажду мести он заменяет чувством своей миссии. Если к тому же он аскет, то к миссии спасителя он отнесется как к жандармской обязанности.

Феликс Кон приводит фрагмент разговора между Дзержинским и его товарищами по тюремной недоле. Они сетовали на поведение царских жандармов, и вдруг он их прервал: «Самое главное, что они это делают не из убеждений, а ради карьеры, должностей и орденов. (…) Если бы они действовали по убеждениям, искренне и бескорыстно, защищая господствующий строй, если бы они верили в свое дело – их не в чем было бы упрекнуть»²⁸⁵. Эти слова вызвали возмущение в камере. А находясь в Орле, он просто заявил: «Я посчитал бы для себя великой честью стать жандармом революции!»²⁸⁶.

Без сомнения, тюрьма научила его жестким следственным методам. Одним из них была провокация, позаимствованная у Охранки и очень плодотворно применявшаяся ВЧК. Второй – помещение в камеру агента, чтобы тот выуживал у сокамерников информацию, которую они никогда бы не дали на допросе. Третий – использование осведомителей и поощрение доносительства. Энн Аппельбаум в своем Гулаге так описывает Бутырку в первые два года его работы на Лубянке:

Разрешалось свободно перемещаться по тюрьме, заключенные организовали утреннюю зарядку, основали оркестр и хор, создали «клуб» с иностранными газетами и хорошей библиотекой. (…) Совет заключенных распределял камеры, некоторые из них прекрасно оборудованные, с коврами на полу и стенах. Один из заключенных вспоминал: «Мы прохаживались по коридорам как по бульвару». Эсерке Бабине тюремная жизнь казалась нереальной: «Нас что, даже не могут посадить в настоящую тюрьму?»²⁸⁷.

Только один раз Феликс воспользовался своим положением председателя ВЧК в личных целях: он приказал разыскать убийц своего брата Станислава и расстрелять их. В свою очередь, в 1923 году, когда появилась возможность совершить покушение на Юзефа Пилсудского – который ранее унизил его, выиграв польско-большевистскую войну – он категорически запретил это советским агентам.

Феликс Дзержинский стал главой кровавого министерства безопасности. Повторяю: это было кровавое ведомство. Он создал страшный ГУЛАГ – пенитенциарную систему, по образцу которой со временем была построена структура советского общества! Но эта система не была спланирована сверху и навязана большевиками сразу после захвата власти (несмотря на введение диктатуры пролетариата). Ленин, хоть и любил насилие и пользовался «паразитологичным» языком, призывая к борьбе против паразитов – тем не менее, у руля ВЧК он поставил человека, который гарантировал, что не будет руководствоваться личными побуждениями²⁸⁸.

А будь на этой должности кто-то другой – действовал бы он иначе? Спираль насилия в послереволюционной России не оставляла места милосердию. Даже настоящий демократ Александр Керенский после великодушной отмены смертной казни за дезертирство с линии фронта – и тот восстановил ее, видя нарастающие масштабы бегства солдат и их неподчинения командирам. Другие демократы были возмущены его решением. Три-четыре месяца назад он и сам бы возмутился. На что еще был бы способен демократ Керенский? Кризис после февральской революции углублялся, анархия бесчинствовала, большевики поднимали голову, эсеры со временем начали бы выражать свой гнев в террористических актах, монархисты готовились бы к реваншу… Факт, что в этих условиях Керенский проявил исключительную мягкость, когда после июльского путча не позволил арестовать всех большевиков – но через несколько месяцев оказалось бы, что его правительство, в состав которого входили ведущие российские либералы, установило диктатуру. Потому что не было иного выхода! Потому что массы этого ждали! Что спасло Керенского от того, чтобы стать автократом? История – которая не дала ему шанс доказать это²⁸⁹. Шанс доказать, что в России не обойдется без кровопролития, получили большевики. Чтобы выйти из послереволюционного хаоса с чистыми руками, следовало бы от политических функций просто отказаться.

Если бы Дзержинский отказался, то кто возглавил бы службу безопасности? Ягода, Ежов, Берия?²⁹⁰ Нашлось бы еще несколько садистов – охотников на эту должность. Поэтому первым упреком, который нужно предъявить создателю советских специальных служб должна быть не его жажда мести, а его вера в лозунг с развешанных по всей Москве плакатов: «Железной рукой загоним человечество к счастью». Такова, к сожалению, участь спасителя.

«Война между Австрией и Россией была бы чрезвычайно полезна революции»²⁹¹ – писал Ленин Максиму Горькому в 1913 году. Он был прав.

Все началось 28 июня 1914 года. В этот день наследник австро-венгерского престола Франц Фердинанд д'Эсте – известный, главным образом, благодаря разгромам, которые он устраивал лесным зверям, и морганатическому браку с чешкой – едет в открытой машине по улицам Сараева. И здесь его настигают пули террориста. Дальнейшие события известны – Европу охватывает большая война, впоследствии названная первой мировой. Самым прозорливым аналитиком в России оказывается министр внутренних дел Петр Дурново, который доносит царю, что если война пойдет плохо, то не удастся избежать социальной революции, притом в крайней форме. Но Николай II относится к мировому конфликту с той же небрежностью, как и в 1904 году. Россия встанет на защиту Сербии, хоть и не подписала с ней ни одного соглашения, обязывающего оказать ей вооруженную поддержку. Выдвинуты лишь красивые лозунги типа: “Помощь братьям славянам”. Этим решением царь сам себе готовит гроб – в переносном смысле, так как в действительности им будет шахтный ствол и в лесу яма с известью.

Страница