Череп Бетховена. Мрачные и загадочные истории из мира классической музыки - читать онлайн книгу. Автор: Тим Рейборн cтр.№ 23

«Папа» Гайдн (как его называли друзья и ученики) прожил долгую, продуктивную, счастливую и безопасную жизнь, большую часть которой провел на службе у одних и тех же покровителей (венгерской семьи Эстерхази). Он родился, когда Гендель и Бах были в зените своего творчества, пережил своего младшего друга Моцарта почти на восемнадцать лет, и прожил достаточно, чтобы увидеть, как юный Бетховен (который был его учеником) стал великим композитором. Да, это была достойная, обеспеченная и стабильная жизнь.

Почему же мы упоминаем о нем здесь? Кое-что интересное произошло уже после его смерти. 15 июня 1809 года, через две недели после кончины Гайдна, в оккупированной французами Вене состоялась панихида по композитору. Был исполнен «Реквием» Моцарта, и все событие, очевидно, было весьма трогательным. Гайдн был похоронен на церковном дворе рядом с тем местом, где жил. В 1820 году князь Эстерхази приказал, чтобы его останки были перезахоронены в приходской церкви в Эйзенштадте, что и было сделано 7 ноября того же года.

Обнаружилась лишь одна незначительная проблема: у бедняги Гайдна не оказалось головы. Очевидно, она была украдена через несколько дней после его смерти его другом и почитателем Йозефом Карлом Розенбаумом и начальником тюрьмы Иоганном Непомуком Петером. При одной мысли о том, как это было проделано, сводит желудок. Сам Розенбаум записал в дневнике, что, когда он сел в экипаж после кражи с головой в руках, запах был такой, что его чуть не стошнило. Розенбаум и Петер были поклонниками псевдонауки френологии, о которой мы подробнее поговорим в части II, и искали черепа знаменитых и талантливых людей. После многих десятилетий пребывания в частных руках (какой это, должно быть, был прекрасный предмет для светских бесед) голова Гайдна в 1895 году была передана венскому Gesellschaft der Musikfreunde («Обществу друзей музыки»).

Само собой, в 1820 году вся эта история поставила Эстерхази в несколько неловкое положение. Розенбаум послал князю череп, чтобы его похоронили вместе с телом на новом месте. Только вот впоследствии оказалось, что это был вовсе не череп Гайдна, с которым Розенбаум не желал расставаться. «Друзья музыки», получив его, владели им вплоть до 1954 года, когда он, наконец, спустя почти 150 лет, воссоединился с телом. Забавно, что человек, проживший такую мирную жизнь по сравнению со многими своими коллегами, стал после смерти участником столь странной и мерзкой драмы.

Но несколько вопросов все же остаются без ответа. Например, что «Друзья музыки» на самом деле делали с этой головой на протяжении стольких лет? Очевидно, что не всегда ее выставляли на публичное обозрение. И кое-что более жуткое: чей же череп лежал вместе с телом Гайдна эти 150 лет? Если вам интересно, этот второй таинственный череп до сих пор лежит в той же могиле.

Фильс (или Фильц) на самом деле был немцем, хотя долгое время все считали его чехом, выходцем из Богемии. Он был талантлив и плодовит, сочинив за свою короткую жизнь ни много ни мало тридцать четыре симфонии и тридцать концертов, а также много других произведений. У него была жена, маленькая дочь и завидное, хорошо оплачиваемое место виолончелиста при дворе курфюрста в Мангейме. Все шло, как по маслу, вот только в двадцать шесть лет он умер, чуть-чуть не войдя в «Клуб 27» (см. часть II).

Причина его смерти не вполне ясна, но, по самой странной из существующих версий, ею стало его пристрастие к поеданию живых пауков. Вероятно, он ел их либо как лекарственное средство, либо как причудливый деликатес, и будто бы утверждал, что на вкус они как свежая земляника. Если это действительно было так (касательно поедания пауков, а не земляники), то, видимо, жизнь его оборвало какое-нибудь ядовитое паукообразное. Это точно не слишком приятная смерть, особенно учитывая то, что он сам был в ней повинен.

Так что не стоит слишком увлекаться новомодными веяниями здорового питания.

Год рождения Шоберта точно неизвестен, называют разные даты от 1720-го до 1740-го, наиболее общепринятой с осторожностью считают 1735-й. С 1760 года Иоганн играл на клавесине при дворе князя Конти в Париже. Он общался с семьей Моцартов, особенно с отцом великого композитора Леопольдом, который говорил, что его дети с легкостью исполняют произведения Шоберта. Если учесть, что одним из этих детей был юный Вольфганг Амадей, который сам начал писать пьесы в четыре года, это заявление выглядит не таким обидным, как кажется на первый взгляд, хотя, возможно, предполагало именно это.

На самом деле Вольфгангу с детства нравились произведения Шоберта. Однако папаша Леопольд также утверждал, что «Шоберт не тот, кем кажется: он льстит всем в глаза, но совершенно фальшив», так что их взаимоотношения явно были довольно непростыми! Как бы то ни было, впоследствии Вольфганг в течение многих лет преподавал ученикам музыку Шоберта и даже цитировал его мелодии в собственных сочинениях.

Так вот, для Иоганна и его семьи все шло весьма недурно вплоть до катастрофического случая близкого знакомства с местной флорой. Шоберт где-то набрал грибов, приготовил их и подал на стол. По-видимому, хозяин местной таверны отговаривал его делать это, и оказался совершенно прав. Грибы оказались ядовитыми и убили самого Шоберта, его жену, ребенка, а также служанку и еще нескольких людей. В микологии он явно не был профессионалом.

Мысливечек, как нетрудно догадаться по фамилии, был чешским композитором. Он творил в переходный период между барокко и классицизмом. Родившись в Праге, он со временем оказался в Италии, где приобрел популярность. Среди его почитателей был молодой Моцарт, который сделал аранжировку одного из сочинений Мысливечека для голоса и фортепиано. Они стали добрыми друзьями и много лет переписывались. Публика хорошо принимала его оперы и даже дала ему прозвище Il divino Boemo – Божественный богемец».

Как и многие после него, он стал жертвой судьбы моды – людям просто постепенно стала надоедать его музыка. Вкусы и стили менялись, и он не поспевал за переменами или просто вышел из моды. Деньги и слава закончились, и он умер в Риме в нищете.

Но незадолго до его смерти произошло кое-что странное. Во время некоей медицинской процедуры ему сожгли нос. Вряд ли кто-то согласился бы на это добровольно – значит, должно быть какое-то объяснение. Здесь источники расходятся, но наиболее вероятных вариантов два. Первый – что это произошло случайно при лечении от сифилиса, и врач вовсе не собирался лишать пациента носа. Зачем ему вообще понадобилось лезть к носу, остается загадкой, хотя, возможно, он намеревался удалить какие-нибудь новообразования, и все просто зашло слишком далеко. Кроме того, бывает, что у пациентов с запущенным сифилисом нос проваливается сам по себе, так что, возможно, врач хотел сделать что-то совсем другое, но… упс!

Сифилис вообще был бичом для многих композиторов XIX века, пытавшихся воплотить фантазию о «романтической жизни», как мы еще увидим в следующей главе, в жизнь; возможно, Йозеф просто чуть-чуть опередил остальных. В свои «моцартовские годы» он действительно заработал репутацию человека, не слишком разборчивого в связях, так что в вышеупомянутых историях о его носе могла быть хотя бы доля правды.